Сочинения в трех томах. Том 2
Шрифт:
— Он устал.
— И лег уже?
— Да.
— Я хотела бы поцеловать его.
— К чему? Ты только разбудишь его. Да вот и автомобиль… Иди, милая, веселись…
— О! Веселиться! В опере и на вечере.
— Все же лучше, чем сидеть у себя в комнате.
Наступило неловкое молчание.
Чувствовалось, что супружество это недружное и что муж — человек больной — враг светских развлечений, которые жену могут привлекать.
Мадам Фовиль вышла, поклонившись двум посетителям. Тотчас после этого послышался шум автомобиля. Ипполит Фовиль позвонил и велел вошедшему слуге приготовить все на ночь. Тот постелил на большом диване постель, принес графин с водой, тарелку с пирожными и вазу с фруктами. Господин Фовиль погрыз пирожное, потом разрезал яблоко и отложил его. Оно было зеленое. Очистил и съел грушу. Перенна, все отмечавший про себя, подсчитал, что в вазе осталось три груши и четыре яблока.
— Эти господа ночуют здесь, — сказал Фовиль лакею, — не говорите об этом никому и не приходите утром, пока я не позвоню. — Когда лакей ушел, Фовиль поднялся по винтовой лестнице в комнату сына.
— Спит крепким сном, — сказал он сопровождавшему его дону Луису.
Комната была маленькая. Окно забито деревянными ставнями.
— Мне пришлось прибегнуть к этой мере предосторожности в прошлом году, когда я производил в этой комнате кое-какие опыты, — пояснил Фовиль и добавил — за мной ведь давно следят.
Они вернулись в кабинет.
Фовиль посмотрел на часы.
— Четверть одиннадцатого. Я очень устал. Прошу извинить меня.
Было решено, что Перенна и Мазеру расположатся в коридорчике, соединяющем кабинет с вестибюлем отеля. Они поставили себе два кресла и собирались уже пройти туда, как вдруг Ипполит Фовиль, до сих пор прекрасно владевший собой, слегка вскрикнул. Обернувшись к нему, дон Луис увидел, что он весь дрожит как в лихорадке, и пот струится у него по лицу.
— Что с вами?
— Мне страшно… мне страшно…
— Это безумие! Ведь мы же с вами!
— Мы готовы даже ночь провести у вашего изголовья.
Инженер вцепился руками в плечо дона Луиса и зашептал:
— Вы думаете — будь вас хоть десять, хоть двадцать человек — это помешает им? Они все могут… Вы понимаете? Все могут! Они убили Веро… Они убьют меня… убьют моего сына. О, негодяи! Боже, сжалься! Какой ужас! Как я страдаю.
Он упал на колени и бил себя в грудь, повторяя:
— Сжалься! Сжалься!
Потом вдруг вскочил на ноги и потащил Перенну к одному из стеклянных шкафчиков. Легко отодвинув его в сторону, он указал на вделанный в стену сейф, вынул из кармана ключ и открыл его. На одной из полок лежала среди бумаг толстая тетрадь в клеенчатом переплете, перехваченная резинкой.
— В этой тетради вся моя история, день за днем записанная… Мои сомнения… потом уверенность. Этого достаточно, чтобы уличить их, поймать… вы не забудьте. Я положу тетрадь на место.
Он понемногу успокаивался. Поставил шкафчик на прежнее место, привел в порядок бумаги на столе, зажег лампочку у дивана и выключил люстру. Дон Луис тем временем обошел комнату и осмотрел железные ставни на окнах. Он обратил внимание на вторую дверь, напротив входной.
— Она выходит в сад, — пояснил инженер. — Этой дверью иногда ко мне ходят постоянные клиенты.
— Хорошо ли она заперта?
— Убедитесь сами. Замок обыкновенный и замок английский, ключи так же, как и ключ от садовой калитки, вот на этом кольце.
Дон Луис, не задумываясь, взял ключи, открыл дверь и по ступенькам спустился в сад. Обогнув узкую клумбу с цветами, он подошел к калитке, она была запертой. За увитой плющом решеткой были видны силуэты двух полицейских.
— Все в порядке, — объявил он вернувшись. — Вы можете быть спокойны.
— До завтра, — сказал инженер, провожая дона Луиса и Мазеру. Кабинет от коридора отделяла двойная дверь, притом обитая войлоком, затянутая сукном. Дверь, ведущая из коридора в вестибюль, была завешена портьерой.
— Можешь спать, — сказал Перенна своему товарищу, — я посторожу. Мы, правда, приняли все меры предосторожности, но ты слышал, что предсказывал Веро? Считал ли ты его способным поднимать шум из-за пустяков?
— Нет, патрон.
— Значит, надо быть начеку.
Они обменялись еще несколькими словами, после чего Мазеру уснул. Дон Луис сидел неподвижно, чутко вслушиваясь. В отеле стояла тишина. Снаружи порой доносился шум автомобиля или дребезжание фиакра.
Дон Луис несколько раз поднимался и подходил к дверям кабинета. Там тоже было тихо.
«Прекрасно, — думал он, — доступ со стороны бульвара охраняется. Проникнуть в кабинет можно было бы только этим коридором. Значит, бояться нечего».
В два часа утра перед домом остановился автомобиль, с заднего входа вошел кто-то из слуг. Перенна выключил в коридорчике свет и слегка отодвинул портьеру; по коридору прошла мадам Фовиль в сопровождении лакея Сильвестра. Она поднялась по лестнице, свет на лестнице погас. С полчаса еще наверху слышались шаги, голоса. Потом все затихло.
И в этой тишине Перенна вдруг почувствовал, что в душу ему неизвестно почему заползает тоска. Тревога охватила его настолько сильно, что он распахнул дверь в кабинет и с электрическим фонарем в руках направился к дивану. Ипполит Фовиль спал, повернувшись лицом к стене. Они оба перешли в кабинет, и Перенна слегка задремал, продолжая, однако, отдавать себе отчет во всем, что происходит кругом.
Он слышал, как били часы, и каждый раз считал удары. Спустя некоторое время на улице началось движение, загромыхали тележки молочниц, просвистел пригородный поезд. Зашевелились и в отеле. В щели ставней начал пробиваться свет, разгоняя царивший в комнате мрак.
— Уйдем отсюда, — сказал Мазеру, — не надо, чтобы он видел нас.
— Тише, — сказал дон Луис, останавливая его, — ты его только разбудишь.
— Вы видите — он не просыпается, — не понижая голоса возразил Мазеру. — В самом деле…
Та же безымянная тоска снова овладела доном Луисом. Но он не хотел, он не решался еще раз отдать самому себе отчет в том, чем она вызвана.
— Что с вами, патрон? Вам не по себе, как будто?
— Ничего… ничего… мне страшно…
Мазеру вздрогнул.