Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

304

Женилось солнце, женилось

Вещему другу А. Богданову

Женилось солнце, женилось На ладожском журавле, Не ведалось и не снилось, Что дьявол будет в петле. Что смерть попадется в сети Скуластому вотяку… Глядятся боги и дети В огненную реку. И видят: журавье солнце На тигровом берегу Курлыкает об Олонце, Взнуздавшем коня-пургу. Будя седую пустыню, Берестяный караван Везет волшебную скрыню Живых ледовитых ран. От хвои платану подарок. Тапиру — тресковый дар… Тропически ал и жарок Октябрьских знамен пожар. Не басня, что у араба Львиный хлеб — скакун в табуне, И повойник зырянка-баба Эфиопской мерит

луне; Что плеяды в бурлацком взваре Убаюкивает Ефрат, И стихом в родном самоваре Закипает озеро Чад.

305

Теперь бы Казбек — коврига,

Теперь бы Казбек — коврига, Урал — румяный омлет… Слезотечна старуха-книга, Опечален Толстой и Фет. По цыгански пляшет брошюра И бренчит ожерельем строк. Примеряет мадам культура Усть-Сысольский яхонт-платок. Костромские Зори-сережки, Заонежские сапожки… Строятся филины, кошки В симфонические полки. Мандолина льнет к барабану — Одалиска к ломовику… По кумачному океану Уплывает мое ку-ку. Я кукушка времен и сроков, И коврига — мое гнездо. А давно ль Милюков, Набоков Выводили глухое «до». Огневое «Фа» — плащ багряный, Завернулась в него судьба, Гамма «Соль» осталась на раны Песнолюбящего раба.

306

ЖЕЛЕЗО

Безголовые карлы в железе живут, Заплетают тенета и саваны ткут, Пишут свиток тоски смертоносным пером, Лист убийства за черным измены листом. Шелест свитка и скрежет зубила-пера Чуют Сон и Раздумье, Дремота-сестра… Оттого в мире темень, глухая зима, Что вселенские плечи болят от ярма, От железной пяты безголовых владык, Что за зори плетут власяничный башлык, Плащаницу уныния, скуки покров, Невод тусклых дождей и весну без цветов! Громоносные духи в железе живут: Мощь с Ударом, с Упругостью девственный Труд, Непомерна их ласка и брачная ночь… Человеческий род до объятий охоч, И горючие перси влюбленных машин Для возжаждавших стран словно влага долин. — Из магнитных ложесн огневой баобаб Ловит звездных сорок краснолесьями лап. И стрекочут сороки: «в плену мы, в плену». Допросить бы мотыгу и шахт глубину, Где предсердие руд, у металла гортань, Чтобы песня цвела, как в апреле герань, Чтобы млечным огнем серебрилась строка, Как в плотичные токи лесная река, И суровый шахтер по излукам стихов Наловил бы певучих гагар и бобров.

307

Солнце избу взнуздало —

Солнце избу взнуздало — Бревенчатого жеребца, Умчимся в эскуриалы, В глагол мирового Отца. С Богом станем богами, Виссонами шелестя… Над олонецкими полями Взыграло утро-дитя. Сиамских шелков сорочка, Карельские сапожки. Истекла глухая отсрочка Забубённой русской тоски. — На покосе индус в тюрбане, Эфиоп — Вавилин приймак. Провидит сердце заране Живой, смоковничий мрак. И когда огневой возница Взнуздывает избу, Каргопольским говором Ницца Провещает Руси судьбу. Пустозерье кличет Хараном, Казуарами — журавлей… Плывут по народным ранам Караваны солнц-кораблей. И, внимая плескам великим, Улыбается мать-изба, А за печью лебяжьим криком Замирает миров борьба.

308

Солнце верхом на овине

Солнце верхом на овине Трубит в лазоревый рог… Как и при Рюрике, ныне Много полюдных дорог: В Индию, в сказку, в ковригу… (Горестен гусельный кус). Помнит татарское иго В красном углу Деисус. Грезит изба Гостомыслом, Суслом тверезый корец… Братья, по ранам иль числам Огненный ведом конец? Наше смертельное знамя Сладостней персей и струн, Пляшет тигренком над нами Юное солнце коммун! Эво, — ревун на раките, Кафр у тунгуза в гостях, В липовом бабьем корыте Плещет лагуною Бах, В избах и в барках ловецких Пляска сидонских ковров!.. Тянет от пущ соловецких Таборным дымом стихов.

309

Родина, я умираю, —

Родина, я умираю, — Кедр без влаги в корнях, Возношусь к коврижному раю, Где калач-засов на дверях! Где изба — пеклеванный шолом, Толоконная горотьба… Сарафанным, алым подолом Обернулась небес губа. Сапожки — сафьянные тучи, И зенит — бахромчатый плат. Не Кольцов, мандолинный Кардуччи Мой напевно плакучий брат. Стать бы жалким чумазым кули, Горстку риса стихами чтя… Нижет голод, как четки, пули, Костяной иглой шелестя. И в клетушке издохла рябка, (Это солнце сразил колтун). Не откроет куриная лапка Адамантовых врат коммун. Перед ними не вымолить корки За сусальный, пряничный стих… Жаворонками скороговорки Утонули в далях пустых. От былин, узорных погудок Только перья, сухой помет, — И гремит литаврой желудок, Янычар созывая в поход.

310

Родина, я грешен, грешен,

Родина, я грешен, грешен, Богохульствуя и кляня!.. Осыпается цвет черешен — Жемчуга Народного дня. Не в окладе Спас, а в жилетке С пронырою-кодаком… Прочитают внуки заметки О Черепе под крестом. Скажут: «в строчках оцет и раны. Мужицкий, самумный вздох»… Салтычихи и Тамерланы Не вошли в Сермяжный чертог. Но бумажные, злые черви Пробуравили Хризопрас, От Маркони, Радио вервий, Саваоф не милует нас. И над суздальскою божницей Издевается граммофон; Пламенеющей колесницей Обернется поэта сон. С Зороастром сядет Есенин — Рязанской земли жених, И возлюбит грозовый Ленин Пестрядиный, клюевский стих.

311

Поселиться в лесной избушке

Поселиться в лесной избушке С кудесником-петухом, Чтоб не знать, как боровы-пушки Изрыгают чугунный гром, Чтоб не зреть, как дымятся раны, Роженичные ложесна… На лопарские мхи, поляны Голубая сойдет весна. Прибредет к избушке лосиха Просить за пегих телят, И пузатый пень как купчиха Повяжет зеленый плат. Будет месяц как слезка светел, От росы чернобыльник сед, Но в ночи кукарекнет петел, Как назад две тысячи лет. Вспыхнет сердце — костер привратный, Озаряя Терновый лик… Римский век багряно-булатный Гладиаторский множит крик, И не слышна слеза Петрова — Огневая моя слеза… Осыпается Бога-Слова Живоносная бирюза, Нет иглы для низки и нити Победительных чистых риз… О распните меня, распните Как Петра, — головою вниз!

312

Братья, мы забыли подснежник,

Братья, мы забыли подснежник, На проталине снигиря, Непролазный, мертвый валежник Прославляют поэты зря! Хороши заводские трубы, Многохоботный маховик, Но всевластней отрочьи губы, Где живет исступленья крик; Но победней юноши пятка, Рощи глаз, где лешачий дед. Ненавистна борцу лампадка, Филаретовских риз глазет! Полюбить гудки, кривошипы, — Снигиря и травку презреть… Осыпают церковные липы Листопадную рыжую медь, И на сердце свеча и просфорка, Бересклет, где щебечет снигирь, Есть Купало и Красная Горка, Сыропустная, блинная ширь. Есть Россия в Багдадском монисто, С Бедуинским изломом бровей… Мы забыли про цветик душистый На груди колыбельных полей.

(1920)

313

Теперь бы герань на окнах,

Теперь бы герань на окнах, Ватрушка, ворчун-самовар, В зарю на реченке и копнах Киноварно-сизый пожар. Жизнь, как ласково-мерная пряжа Под усатую сказку кота… Свершилась смертельная кража, Развенчана Мать- Красота! Слепящий венец и запястье В обмен на сорочий язык… Народное горькое счастье Прозябло кустом павилик. Сплести бы веночек Марусе, Но жутко пустынна межа, И песенка уличной Руси — Точильные скрипы ножа. Корейцы, чумазые сербы Заслушались визга точил… Сутулятся волжские вербы Над скорбью бурлацких могил.