Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

32

Я за гранью, я в просторе

Я за гранью, я в просторе Изумрудно-голубом, И не знаю, степь иль море Расплеснулося кругом. Прочь ветрила размышленья, Рифм маячные огни, Ветром воли и забвенья Поле-море полыхни! Чтоб души корабль надбитый, Путеводных волен уз, Не на прошлого граниты Драгоценный вынес груз!.. Колыбельны трав приливы, Кругозор, как моря дно. Спит ли ветер? Спят ли нивы? — Я уснул давно… Давно.

33

Мы любим только то, чему названья нет

Мы любим только то, чему названья нет, Что

как полунамек, загадочностью мучит: Отлеты журавлей, в природе ряд примет Того, что прозревать неведомое учит. Немолчный жизни звон, как в лабиринте стен, В пустыне наших душ бездомным эхом бродит; А время, как корабль под плеск попутных пен, Плывет и берегов желанных не находит. И обращаем мы глаза свои с тоской К Минувшего Земле — не видя стран грядущих… . . . . . . В старинных зеркалах живет красавиц рой, Но смерти виден лик в их омутах зовущих.

34

Вы обещали нам сады

Я обещаю вам сады…

К. Бальмонт

Вы обещали нам сады В краю улыбчиво-далеком. Где снедь — волшебные плоды, Живым питающие соком. Вещали вы: «Далеких зла Мы вас от горестей укроем, И прокаженные тела В ручьях целительных омоем». На зов пошли: Чума, Увечье, Убийство, Голод и Разврат, С лица — вампиры, по наречью — В глухом ущелье водопад. За ними следом Страх тлетворный С дырявой Бедностью пошли, — И облетел ваш сад узорный, Ручьи отравой потекли. За пришлецами напоследок Идем неведомые Мы, — Наш аромат смолист и едок, Мы освежительней зимы. Вскормили нас ущелий недра, Вспоил дождями небосклон, Мы — валуны, седые кедры. Лесных ключей и сосен звон.

35

На песню, на сказку рассудок молчит,

На песню, на сказку рассудок молчит, Но сердце так странно правдиво, — И плачет оно, непонятно грустит, О чем? — Знают ветер да ивы. О том ли, что юность бесследно прошла, Что поле заплаканно-нище? Вон серые избы родного села, Луга, перелески, кладбище. Вглядись в листопадную странничью даль, В болот и оврагов пологость, И сердцу-дитяти утешной едва ль Почуется правды суровость. Потянет к загадке, к свирельной мечте, Вздохнуть, улыбнуться украдкой — Задумчиво-нежной небес высоте И ивам, лепечущим сладко. Примнится чертогом — покров шалаша, Колдуньей лесной — незабудка, И горько в себе посмеется душа Над правдой слепого рассудка.

36

Я молился бы лику заката, Темной роще, туману, ручьям, Да тяжелая дверь каземата Не пускает к родимым полям Наглядеться на бора опушку, Листопадом, смолой подышать, Постучаться в лесную избушку, Где за пряжею старится мать… Не она ли за пряслом решётки Ветровою свирелью поет… Вечер нижет янтарные четки, Красит золотом треснувший свод.

(1912)

37-38. АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ

I

Верить ли песням твоим –

Верить ли песням твоим — Птицам морского рассвета, Будто туманом глухим Водная зыбь не одета? Вышли из хижины мы, Смотрим в морозные дали: Духи метели и тьмы Взморье снегами сковали. Тщетно тоскующий взгляд Скал испытует граниты, — В них лишь родимый фрегат Грудью зияет разбитой. Долго ль обветренный флаг Будет трепаться так жалко?.. Есть у нас зимний очаг, Матери мерная прялка. В снежности синих ночей Будем под прялки жужжанье Слушать пролет журавлей, Моря глухое дыханье. Радость незримо придет И над вечерними нами Тонкой рукою зажжет Зорь незакатное пламя.

II

Я болен сладостным недугом –

Я болен сладостным недугом — Осенней, рдяною тоской. Нерасторжимым полукругом Сомкнулось небо надо мной. Она везде, неуловима, Трепещет, дышит и живет; В рыбачьей песне, в свитках дыма, В жужжаньи ос и блеске вод. В шуршаньи трав — ее походка, В нагорном эхо — всплески рук, И казематная решетка — Лишь символ смерти и разлук. Ее ли косы смоляные, Как ветер смех, мгновенный взгляд… О, кто Ты: Женщина? Россия? — В годину черную собрат! Поведай: тайное сомненье Какою казнью искупить, Чтоб на единое мгновенье Твой лик прекрасный уловить?

39

Простятся вам столетий иго, И все, чем страшен казни час, Вражда тупых, и мудрых книги, Как змеи, жалящие нас. Придет пора, и будут сыты Нездешней мудростью умы, И надмогильные ракиты Зазеленеют средь зимы.

40. ЗАВЕЩАНИЕ

В час зловещий, в час могильный Об одном тебя молю: Не смотри с тоской бессильной На восходную зарю. Но, верна словам завета, Слезы робости утри, И на проблески рассвета Торжествующе смотри. Не забудь за далью мрачной, Средь волнующих забот, Что взошел я новобрачно По заре на эшафот; Что, осилив злое горе, Ложью жизни не дыша, В заревое пала море Огнекрылая душа.

Братские песни

ОТ АВТОРА

«Братские песни» — не есть мои новые произведения. В большинстве они сложены до первой моей книги «Сосен перезвон», или в одно время с нею. Не вошли же они в первую книгу потому, что не были записаны мною, а передавались устно или письменно помимо меня, так как я, до сих пор, редко записывал свои песни, и некоторые из них исчезли из памяти.

Восстановленные уже со слов других, или по посторонним запискам, песни мои и образовали настоящую книжку.

Николай Клюев

41

Я был в духе в день воскресный

«Я был в духе в день воскресный».

Апокалипсис, гл. 1, 10.

Я был в духе в день воскресный, Осененный высотой, Просветленно бестелесный И младенчески простой. Видел ратей колесницы, Судный жертвенник и крест, Указующей десницы Путеводно-млечный перст. Источая кровь и пламень, Шестикрыл и многолик, С начертаньем белый камень Мне вручил Архистратиг. И сказал: «Венчайся белым Твердо-каменным венцом, Будь убог и темен телом, Светел духом и лицом. И другому талисману Не вверяйся никогда — Я пасти не перестану С высоты свои стада. На крылах кроваво-дымных Облечу подлунный храм, И из пепла тел невинных Жизнь лазурную создам». Верен ангела глаголу, Вдохновившему меня, Я сошел к земному долу, Полон звуков и огня.