Сочинения
Шрифт:
— Храбрости?..
— Да, храбрости жениться вообще, и в особенности на мне? Так скоро вы подружились вот с этим? — Она подняла туфельку. — Но оставим шутки. Вы в самом деле хотите жениться на мне?
— Да.
— Ну, Северин, это дело серьезное. Я верю, что вы любите меня, и я тоже люблю вас — и, что еще лучше, мы интересуем друг друга, нам не грозит, следовательно, опасность скоро наскучить друг другу. Но ведь я, вы знаете, легкомысленная женщина — и именно потому-то я отношусь к браку очень серьезно, — и если я беру на
— Будьте искренни со мной, прошу вас! — настаивал я.
— Ну, хорошо, скажу откровенно: я не думаю, чтоб я могла любить мужчину дольше, чем… Она грациозно склонила набок головку и соображала.
— Дольше года?
— Что вы говорите! Дольше месяца, вероятно.
— И меня не дольше?
— Ну, вас… вас, может быть, два.
— Два месяца! — воскликнул я.
— Два месяца — это очень долго.
— Сударыня, это больше, чем антично…
— Вот видите, вы не переносите правды.
Ванда прошлась по комнате, потом вернулась к камину и, прислонившись к нему, опершись рукой о карниз, молча смотрела на меня.
— Что же мне с вами делать? — заговорила она через несколько секунд.
— Что хотите, — покорно ответил я, — что вам доставит удовольствие…
— Как вы непоследовательны! — воскликнула она. — Сначала требуете, чтобы я стала вашей женой, а потом отдаете мне себя, как игрушку.
— Ванда… я люблю вас!
— Так мы снова вернемся к тому, с чего начали. Вы любите меня и хотите, чтобы я была вашей женой, — но я не хочу вступать в новый брак, потому что сомневаюсь в прочности моих и ваших чувств.
— А если я хочу рискнуть на брак с вами?
— Тогда остается еще вопрос: хочу ли я рискнуть на брак с вами? — спокойно проговорила она. — Я отлично могу себе представить, что могла бы отдаться одному на всю жизнь; но в таком случае это должен был бы быть настоящий мужчина, который импонировал бы мне, который властно подчинил бы меня силой своей личности — понимаете? А все мужчины — я отлично это знаю! — едва только влюбятся, становятся слабы, покладисты, смешны, отдаются всецело в руки женщины, пресмыкаются перед ней на коленях. Между тем я могла бы долго любить только того, перед кем я ползала бы на коленях. Но вы мне так полюбились, что я… хочу попробовать.
Я бросился к ее ногам.
— Боже мой, вот вы уже и на коленях! — насмешливо сказала она. — Хорошо же вы начинаете!
Когда я поднялся, она продолжала:
— Даю вам год сроку — чтобы покорить меня, чтобы убедить меня, что мы подходим друг другу, что мы можем жить вместе. Если вам удастся, тогда я буду вашей женой — зато такой женой, Северин, которая будет строго и добросовестно исполнять свои обязанности. В течение этого года мы будем жить, как в браке.
Кровь бросилась мне в голову.
Загорелись вдруг и ее глаза.
— Мы поселимся вместе, у нас
— Я должен быть доволен.
— Вы ничего не должны.
— Так я хочу…
— Превосходно. Это слова мужчины. Вот вам моя рука.
Десять дней, как я не расстаюсь с ней ни на час, мы расходимся только на ночь, я могу непрерывно смотреть в ее глаза, держать ее руки, слушать ее речи, всюду сопровождать ее.
Моя любовь представляется мне глубокой, бездонной пропастью, в которую я погружаюсь все больше и больше, из которой меня уже никто не может спасти.
Сегодня днем мы улеглись на лужайке у подножия статуи Венеры. Я рвал цветы и бросал ей на колени, а она плела из них венки, которыми мы убирали нашу богиню.
Вдруг Ванда посмотрела на меня таким странным, отуманенным взглядом, что все существо мое вспыхнуло пламенем страсти. Потеряв самообладание, я охватил ее руками и прильнул губами к ее губам. Она крепко прижала меня к взволнованно дышавшей груди.
— Вы не сердитесь? — спросил я.
— Я никогда не сержусь за то, что естественно. Я боюсь только, что вы страдаете.
— О, страшно страдаю…
— Бедный друг… — проговорила она, проведя рукой по моему лбу и освобождая его от спутавшихся на нем волос. — Но я надеюсь, — не по моей вине?
— Нет… но все же моя любовь к вам превратилась в какое-то безумие. Мысль о том, что я могу вас потерять — и, быть может, действительно потеряю, — мучает меня день и ночь.
— Но вы ведь еще и не обладаете мной, — сказала Ванда и снова взглянула на меня тем трепетным, влажным, жадно — горячим взглядом, которым только что зажгла во мне кровь.
Быстро поднявшись затем, она положила своими маленькими прозрачными руками венок из синих анемонов на белую кудрявую голову Венеры. Не владея собой, я обвил ее тело рукой.
— Я не могу больше жить без тебя, моя красавица… Поверь же мне — на этот единственный раз поверь — это не фраза, не фантазия! Всеми силами души я глубоко чувствую, как связана моя жизнь с твоею. Если ты от меня уйдешь, я зачахну, я погибну!..
— Да ведь этого не случится, глупый! Ведь я люблю тебя… глупый!..
— Но ты соглашаешься быть моей условно, — а я весь твой, весь и безусловно!..
— Это нехорошо, Северин! — воскликнула она почти испуганно. — Разве вы еще не узнали меня? Совсем не хотите понять меня? Я добра, пока со мной обращаются серьезно и благоразумно, но когда мне отдаются слишком беззаветно, во мне пробуждается злое высокомерие…
— Пусть!.. Будь высокомерна, будь деспотична, — воскликнул я в экстазе, не помня себя, — только будь моей, совсем, навеки!
Я бросился к ее ногам и обнял ее колени.