Сочинения
Шрифт:
Оставшись в одиночестве, студент прошел несколько шагов к высокой части кладбища, откуда увидел Париж, извилисто раскинутый вдоль Сены и кое-где уже светившийся огнями. Глаза его впились в пространство между Вандомскою колонной и куполом на Доме инвалидов – туда, где жил парижский высший свет, предмет его стремлений. Эжен окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто предвкушая его мед, и высокомерно произнес:
– А теперь – кто победит: я или ты!
И, бросив обществу свой вызов, он, для начала, отправился обедать к Дельфине Нусинген.
Саше, сентябрь 1834 г.
Беатриса
Саре.
У берегов Средиземного моря, там, где некогда находилось государство, носившее ваше имя, в ясную погоду просвечивает сквозь прозрачную глубь моря цветок редкой красоты. Но вся его прелесть – свежесть красок, причудливая форма и бархатистость узорчатой ткани, испещренной пурпуровыми, розовыми и лиловыми жилками, – все бледнеет и пропадает, как только цветок попадает на берег. Так яркий свет гласности оскорбил бы вашу скромность. Поэтому, посвящая вам свое произведение, я вынужден утаить имя, которое составило бы гордость этой книги.
Но, благодаря моему остроумному умалчиванию, быть может, ваши дивные ручки пошлют ей напутственное благословение, ваше лучезарное чело склонится над ее страницами в тихой задумчивости, ваши глаза, полные материнской любви, приветливо улыбнутся ей, и ваш дух будет парить над моим трудом, а сами вы
Часть первая
Во Франции, а в Бретани в особенности, уцелело еще до наших дней несколько городков, которых совершенно не коснулось социальное движение, характеризующее XIX век. Не имея постоянных и оживленных сношений с Парижем, и благодаря плохим дорогам, только изредка сообщаясь даже с супрефектурой и со своим губернским городом, эти местечки только в качестве зрителей принимают участие в ходе цивилизации и, невольно удивляясь ее быстрому распространению, не выражают при этом никаких знаков одобрения: они остаются верны вкоренившимся в них обычаям старины и не то подсмеиваются над прогрессом, не то робеют перед ним. Если бы какой-нибудь археолог вздумал отправиться путешествовать с целью произвести научные изыскания не в области минералогии, а над людьми, то в одной из деревушек Прованса он увидал бы точное воспроизведение времен Людовика XV, в дальнем уголке Пуату он нашел бы во всей ее неприкосновенности жизнь века Людовика XIV, а в глухих местностях Бретани – нравы еще более отдаленных веков. Большинство таких городков имеет свое славное прошлое, но о причинах их упадка нам ничего не говорят историки, которые вообще интересуются гораздо более фактами и хронологией, чем нравами и обычаями; но тем не менее воспоминание о былом величии живет в памяти бретонцев, которые, в качестве горячих патриотов, свято хранят предания о прошлом своей страны. Многие из этих городков были когда-то столицами маленьких феодальных государств, разных графств, герцогств, завоеванных впоследствии королем или разделенных между наследниками за прекращением мужской линии потомства.
Оставшись с тех пор не у дел, города эти, бывшие когда-то властелинами над другими, стали теперь простыми рабочими силами, которые прозябают и сохнут за неимением никакой поддержки. Впрочем, за последние тридцать лет такие остатки старины стали попадаться все реже. Промышленность, работающая теперь для толпы, беспощадно истребляет создания средневекового искусства, где на первом плане стояла индивидуальность, как художника, так и потребителя. Теперь у нас много ремесленных изделий, но нет почти гениальных творений. Все древние памятники считаются в наши дни своего рода археологическими редкостями; с точки зрения промышленности важны только каменоломни, копи селитры, да склады хлопка. Пройдет еще несколько лет, и последние своеобразные городки утратят свою оригинальную физиономию, и разве только на страницах этого очерка сохранится точное описание этих памятников старины.
Геранда – один из городков, где наиболее верно сохранился дух феодализма. Самое его имя должно пробудить тысячу воспоминаний у художников, артистов и мыслителей и вообще у всех туристов, когда-либо посетивших этот городок, этот перл феодальных времен, властвовавший над морем и заливом с вершины холма, по склонам которого расположены не менее интересные для наблюдателя – Круазиг и местечко Батц. После Геранды разве только Витре, находящийся в центре Бретани, и Авиньон на юге сохранили в полной неприкосновенности свой средневековый вид. Геранда и до наших дней окружена крепкими стенами: ее рвы полны водою, зубцы стен все целы, бойницы не закрыты деревьями, квадратные и круглые башни не перевиты плющом. Сохранились и трое ворот с кольцами от опускных решеток; войти в город нельзя иначе, как через подъемный мост из дерева, скрепленного железом: мост больше не поднимается, но его можно было бы поднять. Городская мэрия получила выговор за то, что в 1820 г. насадила тополей вдоль водоотводных каналов, чтобы гуляющие могли пользоваться тенью. Мэрия возразила на это, что вот уже целое столетие, как длинная, красивая площадь около дюн, где находятся укрепления, усаженная рядом тенистых вязов, обращена в место прогулки, излюбленное всеми городскими жителями. Дома в этой части города ни на йоту не изменили своего старинного первоначального вида: они и не увеличились и не уменьшились. Ни один дом не ощутил на своем фасаде молотка архитектора или кисти маляра, ни один не почувствовал тяжести надстроенного этажа. Все они сохранили свой первобытный вид.
Некоторые дома подперты деревянными столбами, образующими галерею, по которым проходят жители и доски которых гнутся, но не ломаются. Дома купцов все очень низки и малы, с черепичными фасадами. На окнах уцелели рельефные украшения из перегнившего дерева, и местами еще видны какие-то уродливые фигуры людей и фантастических животных, которые когда-то волшебной силой искусства дышали полной жизненностью. Эти уцелевшие остатки старины особенно должны нравиться художникам своими темными красками и полуизгладившимися очертаниями. Улицы остались такими же, как и четыреста лет тому назад. Но так как число жителей не велико и общественная жизнь мало заметна, то, если бы какой-нибудь турист полюбопытствовал осмотреть этот город, прекрасный, как старинное вооружение, то ему пришлось бы в грустном одиночестве ходить по пустынной улице, где часто в домах попадаются окна, замазанные глиной во избежание лишнего налога. Эта улица ведет к выходу из города, где теперь возвышается стена и где живописно раскинулась группа деревьев, насаженных рукой богатой бретонской флоры: редко где можно встретить во Франции подобную разнообразную и роскошную растительность, как в Бретани. Поэт или художник, случайно занесенный судьбой в эти места, наверное, долго просидел бы здесь, наслаждаясь безмятежным покоем, царящим под этими сводами, куда не долетает никакого шума из тихого городка; бойницы, где в былые времена помещались стрелки, теперь имеют вид окошечек-бельведеров, с чудным видом на окрестности. Гуляя по городу, нельзя не перенестись мысленно к обычаям и правам старины: сами камни говорят вам о ней, а много старинных воззрений уцелело и до наших дней. Появление здесь жандарма в обшитой галуном шапке покажется вам своего рода анахронизмом, неприятно поражающим ваш взгляд; но здесь редко можно встретить лица и вещи современного нам мира. Жители избегают даже современной одежды и выбирают из нее только то, что гармонирует, с их застывшим бытом и неподвижностью. На рынках можно встретить бретонцев в оригинальных местных одеждах, ради которых сюда нарочно приезжают художники. Белая холщевая одежда рабочих, добывающих соль из солончаковых болот, представляет резкий контраст с синими и коричневыми куртками крестьян и с оригинальными старинными головными уборами женщин. Тут же толкаются и моряки в матросских и круглых лакированных шляпах: все эти слои общества здесь так же строго разграничены между собой, как индийские касты, так что здесь еще уцелело разделение жителей на три класса: на горожан, дворян и духовенство. Революция не могла осилить эти старинные, плотно вкоренившиеся традиции, быть может, потому, что здешние жители точно окаменели в своем развитии; здесь природа оделила людей такой же неспособностью к видоизменяемости, какую мы видим в царстве животных. Даже после революции 1830 г., Геранда продолжала представлять совершенно особенный город, с ярким отпечатком национальных, бретонских черт,
Географическое положение Геранды объясняет причину этого явления. Красивый городок этот расположен среди обширных солончаковых болот, так что добываемая здесь соль называется в Бретани солью Геранды. Бретонцы гордятся ее высоким качеством и уверяют, что только благодаря ее достоинству их масло и сардины пользуются такой известностью. Геранда соединяется с Францией только двумя дорогами – одна ведет в уездный город Савене и проходит мимо С.-Назера; другая ведет в Ванн и соединяет Геранду с Морбиганом. Первый способ сообщения – сухопутный – ведет в Нант, но пользуется им только администрация; самый же скорый и общеупотребительный способ передвижения от С.-Назера до Нанта – морем. Но между С.-Назером и Герандой, по крайней мере, шесть лье и не ходят почтовые дилижансы, потому что едва ли наберется три пассажира в год. С.-Назер отделен от Пембефа устьем Луары, имеющей здесь четыре лье в ширину. Песчаная мель очень затрудняет движение пароходов, и к тому же в 1829 г. у С.-Назера не было пристани. Так что, благодаря острым утесам, гранитным рифам и огромным камням, которые представляют естественные укрепления для находящейся здесь живописной церкви, путешественники принуждены были подплывать к берегу в бурную погоду на лодках, а в хорошую – пробираться между свалами до мола, который тогда еще только строился. Быть может, все эти препятствия, конечно, вовсе не располагавшие случайных туристов к подобным экскурсиям, существуют и до сих пор. Во-первых, администрация очень медлительна в своих действиях, а во-вторых, жители этого клочка земли, выступающего мысом на карте Франции и простирающегося от С.-Назера до городков Батца и Круазига, даже довольны этими неудобствами, потому что, благодаря им, страна их защищена от вторжения иностранцев. Геранда – крайний пункт этой территории, и так как из нее ехать дальше некуда, то в нее никто и не ездит, так что этот городок, счастливый своей неизвестностью, поглощен исключительно своими интересами. Центр соляного промысла, одни пошлины с которого дают казне не менее миллиона франков дохода, находится в Круазиге, который лежит на полуострове. Отсюда можно поехать в Геранду или по сыпучим пескам, которые ночью заносят следы, оставленные днем, или на лодках по морскому заливу, который служит портом для Круазига и нередко затопляет пески. Этот живописный городок представляет собой своего рода Геркуланум феодальных времен с тою только разницей, что он не был погребен под лавой. Он продолжает стоять, хотя жизни в нем нет, и если он еще существует, то только потому, что никто его не разрушил. Проезжая в Геранду через Круазиг, мимо солончаковых болот, невольно поражаешься видом грандиозных каменных построек, еще совершенно не тронутых временем. Красота местоположения и наивная прелесть окрестностей со стороны С.-Назера очаровывают взгляд. Кругом расстилаются чудные, красивые места, изгороди пестреют цветами, жимолостью, буксом, шиповником и другими красивыми растениями – настоящий английский сад, распланированный гениальным художником. Эта богатая девственная природа вдруг открывается перед вами и радует взор, точно букет цветущих ландышей или фиалок, неожиданно открытый вами в глухой лесной чаще. Красота вида особенно выигрывает оттого, что кругом расстилается Африканская пустыня, а за ней – океан; кругом – голая, без всякого признака растительности, бесконечная пустыня, где не слышно пения птиц, где в солнечные дни рабочие, добывающие соль, похожи в своих белых одеждах на арабов, закутанных в бурнусы. Вообще Геранда представляет собой нечто невиданное туристами во Франции по контрасту своего живописного местоположения с расстилающейся рядом мертвой пустыней, от Круазига до Батца. Такая резкая перемена в природе поражает зрителя. Сам город производит крайне мирное, приятное впечатление: он молчалив, как Венеция. Здесь вы не встретите других экипажей, кроме тележки почтальона, который перевозит пассажиров и доставляет покупки и корреспонденцию из С.-Назера в Геранду и обратно. Почтальон Бернус был в 1829 г. доверенным лицом всего округа: все его знали и давали ему всевозможные поручения. Здесь считалось целым событием, если мимо проедет экипаж: какая-нибудь женщина проездом через Геранду в Круазиг, или больные, едущие на морские купанья, которые своими целебными свойствами значительно превосходят морские купанья в Болонье, Диеппе и Сабли.
Крестьяне ездят исключительно верхом и в дорогу запасаются едой в мешке. Они, как и рабочие, приезжают в город за покупкой разных украшений, которые получает в подарок каждая бретонская невеста, или за холстом и сукном. На десять лье в окружности Геранда все та же некогда славная Геранда, где был заключен известный в истории договор, она – береговой центр, где, как и в Батце, доселе сохранились некоторые остатки былого величия. Украшения, сукно, холст, ленты, шляпы – изготовляются вовсе не здесь, но обыватели продолжают думать, что все это идет из Геранды. Проезжая по городу, всякий художник и даже простой смертный невольно принимается мечтать, подобно тем, кому удалось повидать Венецию, мечтать о том, как бы хорошо было мирно докончить здесь свое существование среди полного покоя, довольствуясь прогулкой по городской площади от одних ворот до других. Временами древний образ Геранды снова встает в вашем воображении: увенчанная башнями, опоясанная стенами, она красуется в своем роскошном одеянии, усыпанном чудными цветами, потрясая золотой мантией дюн; она вся точно дышит опьяняющим ароматом лесных, цветущих тропинок, она овладевает вашим воображением и манит к себе, точно какая-нибудь таинственная красавица, которую вы встретили в далекой стране и чей образ с тех пор царит в вашем сердце.
Около церкви в Геранде есть дом, который составляет для города то же, что город для всей страны, то есть он представляет точное воспроизведение минувшей эпохи, он есть символ утерянного величия, поэзия старины. Дом этот принадлежит одной знатнейшей местной фамилии де Гуэзник, которая некогда богатством и древностью рода настолько же была выше дю Гекленов, насколько троянцы превосходили в этом отношении римлян. Фамилия дю Гекленов произошла от де Гуэзник через последовательное изменение орфографии этого имени. Гуэзники, древние как бретонский гранит, не были ни франками, ни галлами, они бретонцы или, еще вернее, кельты. Некогда они наверно были друидами; сбирали омелу в священных рощах и совершали на древних жертвенниках человеческие жертвы. Но бесполезно перечислять, чем они были раньше. Эта фамилия, пренебрегшая княжеским титулом, по знатности равняется Роганам и встречается в истории гораздо раньше предков Гуго Капета; потомки этого никогда не вступавшего в брачные союзы с другими не родственными домами владеют теперь приблизительно двумя тысячами ливров годового дохода, домом в Геранде и небольшим родовым замком. Все земли, принадлежащие этому первому бретонскому роду, заложены фермерам и приносят, несмотря на далеко не образцовую обработку, приблизительно до шестидесяти тысяч ливров. Гуэзники номинально считаются владельцами этих земель, но, не будучи в состоянии возвратить капитала, переданного двести лет тому назад в их руки арендаторами земель, они не пользуются доходами. Они находятся в положении французского королевского дома с его кредиторами до 1789 года. Где и когда бароны де Гуэзники найдут данный им когда-то миллион? До 1789 года замок Гуэзников получал от своих ленников до пятидесяти тысяч ливров, но Национальное собрание декретом уничтожило право владельцев взимать подати со своих крестьян.
При таком положении дел, представители этого доблестного рода, утратившего теперь всякое значение, стали бы в Париже мишенью для насмешек, здесь же они служат представителями всей Бретани и напоминают бретонцам славное прошлое их страны. Барон де Гуэзник по-прежнему считается одним из главнейших баронов Франции, выше которого нет никого, кроме короля. Теперь фамилия Гуэзников, имевшая огромное значение в истории, известна только бретонцам: сведения о ней можно получить в Шуанах или Бретань в 1799 г., правописание этой фамилии подвергалось разным изменениям, исказившим ее, как и фамилию Гекленов. Теперь сборщик податей пишет ее, как и все: Геник.