Сочинения

де Бальзак Оноре

Священник, который, по-видимому, хорошо был осведомлен о положении дел между Калистом и мадемуазель де Туш, не вступал в спор.

– А что же она делает такого необыкновенного, эта барышня? – спросил барон.

– Она курит, – отвечала мадемуазель де Пен-Холь.

– Это очень здорово, – возразил шевалье.

– Ну, а ее земли?.. – спросил барон.

– Свои земли она проедает, – отвечала старая девица.

– Все играли и на всех записывается мушка. У меня король, дама, валет козырный, Мистигри и еще король, – сказала баронесса. – Корзина наша, сестра!

Эта партия, выигранная без всякой игры, поразила мадемуазель де Пен-Холь, из головы которой моментально вылетел и Калист и мадемуазель де Туш. В девять часов в зале остались только

баронесса и священник. Все старички разошлись спать. Шевалье, по своему обыкновению, отправился провожать мадемуазель де Пен-Холь до ее дома на городской площади; дорогой они обменивались замечаниями о том, как ловко была ведена последняя партия, везло им или нет в этот вечер, с какою радостью прятала в карман свой выигрыш старая слепая, не стараясь скрыть своего восторга. У двери, когда маленький лакей оставил их одних, старая девица в ответ на выраженное шевалье предположение, что могло бы быть причиной озабоченности баронессы, отвечала:

– Я знаю, в чем тут дело. Калист погиб, если мы его не женим как можно скорее. Он любит мадемуазель де Туш, комедиантку.

– В таком случае вызовите Шарлотту.

– Завтра же моя сестра получит от меня письмо, – сказала мадемуазель де Пен-Холь, прощаясь с шевалье.

Вы можете судить, прочтя описание этого вечера, о том, какой переполох, какое смятение возбуждало в Геранде проезд какого-нибудь нового лица или его пребывание в городе.

Когда все стихло в комнатах барона и его сестры, г-жа дю Геник посмотрела на священника, задумчиво перебиравшего жетоны.

– Я угадала, что и вы также тревожитесь за Калиста, – сказала она.

– Заметили ли вы недовольный вид мадемуазель де Пен-Холь? – спросил священник.

– Да, – отвечала баронесса.

– Она, я знаю, очень расположена к нашему милому Калисту и любит его, как сына: его поведение в Вандее, похвалы, которые высказала ему королева за преданность, еще более укрепили ее чувство к нему. Она при своей жизни передаст все свое состояние той племяннице, на которой женится Калист. Я знаю, что у вас в Ирландии есть еще более выгодная партия для нашего дорогого Калиста, но всегда лучше иметь две тетивы на луке. Если бы ваши родные не взяли на себя ответственности женить Калиста, то у нас все-таки останется состояние мадемуазель де Пен-Холь. Он может всегда получить за женой семь тысяч ливров годового дохода, но где вы найдете сбережения за сорок лет, и земли, которые были бы в таком блестящем положении, как в руках мадемуазель де Пен-Холь. Эта нечестивая женщина, мадемуазель де Туш, все испортила. Теперь ее все узнали хорошо.

– Ну и что же? – спросила мать.

– Э, что! Она просто неприличная женщина, – воскликнул священник, – особа сомнительной нравственности, вся преданная театру, она в большой дружбе с актерами и актерками и проедает свое состояние с какими-то газетными писаками, с художниками, музыкантами, одним словом, в дьявольском обществе. Она пишет свои книги под псевдонимом, который пользуется гораздо большей известностью, чем имя Фелиситэ де Туш. Она просто какая-то комедиантка, которая с самого первого причастия входит в церкви только затем, чтобы рассматривать там статуи и картины. Она истратила чуть не целое состояние на то, чтобы совершенно неприличным образом разукрасить свое именье и обратить его в такой рай Магомета, где гурии не женщины. Там, во время ее пребывания, выпивается столько разных тонких вин, сколько во всей Геранде не выпьют за год. Девицы Буньоли в прошлом году отдавали у себя помещение каким-то людям с козлиными бородами, которых некоторые считали за синих. Все они приходили к ней в гости и у себя распевали такие неприличные песни, что скромные барышни, их хозяйки, краснели и плакали от стыда. Вот что такое та женщина, которую боготворит молодой шевалье. Пожелай эта тварь иметь сегодня вечером одну из этих безбожных книг, в которых атеисты смеются над всем, и он оседлает свою лошадь и галопом поскачет за ней в Нант. Не думаю, чтобы Калист был бы способен сделать это, если бы это потребовала

от него Церковь. Наконец, эта бретонка даже не роялистка. Если бы нужно было идти воевать за благое дело, и если бы мадемуазель де Туш, или, вернее, Камиль Мопен – я теперь вспомнил ее прозвище – пожелала бы его удержать около себя, – то старику-отцу пришлось бы отправиться одному.

– Нет, – сказала баронесса.

– Я не хочу подвергать его такому испытанию, вы слишком терзались бы, – сказал священник. – Вся Геранда встревожена страстью шевалье к этой амфибии – не мужчине и не женщине, – которая курит, как гусар, пишет, как журналист, и в данную минуту приняла к себе самого опасного из всех сочинителей, если верить почт-директору, который знаком со всеми журналами. В Нанте много идет разговоров об этом. Сегодня утром этот кузен Кергаруэт, который желал бы выдать Шарлотту за человека с шестьюдесятью тысячами ливров годового дохода, приезжал к мадемуазель де Пен-Холь и взвинтил ее своими рассказами о мадемуазель де Туш, которые длились семь часов кряду. Однако, вот уже без четверти десять, а Калиста все нет. Он, конечно, в Туше и вернется, может быть, только утром.

Баронесса молча слушала священника, который незаметно перешел с диалога на монолог; его духовная дочь не могла скрыть своего беспокойства при его словах и то краснела, то принималась дрожать. Когда аббат Гримон увидал, что из чудных глаз взволнованной матери потекли слезы, он смягчился.

– Я завтра повидаю мадемуазель де Пен-Холь, успокойтесь, – сказал он, стараясь ее утешить. – Может быть, беда еще не так велика, я все узнаю. К тому же мадемуазель Жакелина вполне доверяет мне. Да, наконец, ведь Калист наш воспитанник и не поддастся искушению дьявола. Он не захочет лишать свою семью мира и спокойствия и не расстроит планов, которые мы все строим относительно его будущности. Итак, не плачьте, не все еще погибло: ошибка не есть неисправимый порок.

– Вы мне сообщили только подробнее то, что я и раньше знала, – сказала баронесса. – Разве не я первая заметила в Калисте перемену? Всякая мать сейчас чувствует, если она отступает на второй план в сердце сына, или если она не одна царит в нем. Этот фазис жизни очень тяжел для матери, и хотя я всегда ждала этого момента, но не думала, что он настанет так скоро. Наконец, я желала бы, чтобы он, по крайней мере, отдал свое сердце особе достойной, а не какой-то фиглярке, комедиантке, женщине, живущей почти в театре, какой-то писательнице, которая привыкла быть неискренней в своих чувствах, одним словом, дурной женщине, которая будет его обманывать и сделает несчастным. У нее уже были романы?..

– Несколько даже, – отвечал аббат Гримон. – А между тем эта нечестивая женщина родилась в Бретани! Она портит нашу страну. Я скажу в воскресенье проповедь на эту тему.

– Ради Бога, не делайте этого, – воскликнула баронесса. – Рабочие и крестьяне, пожалуй, бросятся на Туш. Калист истый бретонец и достойный представитель своего рода; случись он тут, быть несчастью, потому что он будет защищать ее, как будто дело идет о Пр. Деве.

– Вот и десять часов, желаю вам спокойной ночи, – сказал аббат Гримон, зажигая свой фонарь, который весь блестел чистотой, свидетельствуя, как заботливо смотрела за хозяйством его экономка. – Кто мог бы подумать, – продолжал он, – что молодой человек, вами выкормленный, мною воспитанный в христианских воззрениях, горячий католик, ребенок, живший, как невинный младенец, вдруг погрязнет в такой тине?

– Да верно ли все это? – сказала мать. – Какая же женщина может устоять перед Калистом?

– Лучшим доказательством этого служит долгое пребывание этой чаровницы в Туше. За все двадцать четыре года, прошедшие с ее совершеннолетия, она никогда так долго не засиживалась здесь. К счастью для нас, ее появление было всегда недолговременно.

– И сорокалетняя женщина, – продолжала баронесса. – Я слышала в Ирландии, что такие женщины особенно опасны для молодых людей.

– В этом я совершенный профан, – сказал священник. – И умру в таком же неведении.