Социал-традиция
Шрифт:
Разговоры о толерантности на этом фоне выглядят глумлением. Обыватель понимает, что подлинная толерантность может существовать только у него дома, в его стране при условии её суверенитета.
Историческая сцепка, соединившая в сознании масс два явления — либерализм и фашизм, — уже произошла. И через полвека люди будут знать, кто заказал и кто осуществил геноцид русских на Украине. Если носитель либерального сознания последователен и честен, он признает этот факт. Как правило, такое признание даётся тяжело. Утрата сакрального переживается очень болезненно. 25–30 лет назад аналогичный процесс можно было наблюдать на примере советских коммунистов, рядовых членов КПСС.
По всей видимости, радикализация либерализма и переход к либерал-нацизму — это признак близкого слома или демонтажа нынешней системы мира. Есть два пути выхода из данной ситуации — назад и вперёд, отказ от существующей модели или её спасение любой ценой. Вопрос в том, куда эта ситуация толкнёт обывателя, влево или вправо, к отказу от либеральной системы ценностей или к принятию в дополнение к ней откровенно
Анализ морально-этических оснований либерализма и нацизма обнаруживает их сходство. Во-первых, классическую либеральную теорию и её неклассический, нацистский вариант объединяет общий моральный императив. А именно закон тотальной конкуренции, или принцип естественного отбора, перенесённый из животного мира в человеческое общество. В эпоху социализма эту доктрину принято было называть «социал-дарвинистской», и надо признать, что это довольно точное определение.
Второй общий признак, объединяющий классический колониальный либерализм с национал-расизмом гитлеровского образца, — это модель расколотого, разделённого мира. Или, если сказать резче, — «градация человеческого материала». Один из современных левых авторов, Михаил Магид, перефразируя положения знаменитого представителя левого движения ХХ века профессора Падуанского университета Антонио Негри, пишет: «Колониальная идентичность действовала посредством логики исключения… Белое, цивилизованное, организованное, продуктивное, разумное здесь противопоставлялось цветному, природному, хаотичному, неэффективному, чувственному, дикому. Как отмечал алжирский исследователь колониализма Франц Фанон, “колониальный мир — это мир, расколотый надвое”. Колонизированные исключены из европейского пространства не только территориально, не только на уровне прав и свобод, но и на основе мышления, ценностей, жизненных целей. Они представлены в мышлении колонизатора в образе “других”, отброшены за границы цивилизации. Конструирование идентичности строится по принципу “мы — они” и основано на существовании жёсткой границы» [65] .
65
См.: Щипков А. В. Три тоталитаризма // Москва. 2013. № 11.
Это и есть основание расистского мировоззрения, по отношению к которому социальный и экономический либерализм является внешней, но необходимой легитимирующей надстройкой.
Теперь откроем книгу Пьера Андре Тагиеффа «Цвет и кровь. Французские теории расизма» [66] . Она представляет собой каталог разновидностей расистской идеологии на примере Франции. Мы обнаружим в ней перечень концепций «расистского мироустройства» во Франции XIX–XX веков, в том числе «этнорасовый национализм», евгенический расизм «социалистической» направленности, а ещё — «эволюционный расизм и социал-дарвинизм». Последняя из названных разновидностей расизма, как легко убедиться, один в один совпадает с современной неолиберальной доктриной. Исследование П. А. Тагиеффа среди прочего ценно и тем, что оно не даёт повода замкнуть понятие «расизм ХХ века» в национальных границах, то есть представить его как в первую очередь германское или «пангерманское» явление. Кстати, такая точка зрения сама по себе носила бы расистский характер. В сущности, расистское звучание имела и классическая концепция Х. Арендт, которая в своих «Истоках тоталитаризма» выдвигала «панславистскую» теорию коммунизма.
66
Тагиефф П. А. Цвет и кровь. Французские теории расизма. М., 2009.
Ещё более интересным источником, помогающим в анализе общеевропейских корней расизма и либерализма, может служить уже упоминавшаяся книга М. Саркисянца «Английские корни немецкого фашизма» [67] . Несмотря на название этого издания, материалы, собранные автором, в целом позволяют говорить о расизме как о синтетическом явлении общеевропейской рациональной культуры. Но всё же британские примеры в ней преобладают. Интересны наблюдения за взглядами британской элиты в период между мировыми войнами. «Даже после окончания Первой мировой войны Британия всё ещё могла позволить себе смотреть на мир через призму своего особого имперского статуса… расового превосходства и высокого национального самомнения… Давая чёткие определения характерных признаков британской “расы”, создатели книг для юношества решительно отграничивали англичан от представителей других рас» [68] .
67
Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ». Курс лекций, прочитанный в Гейдельбергском университете. СПб., 2003.
68
Там же. С. 17-18.
Что ж, пожалуй, у автора хорошо известной антиутопии Джорджа Оруэлла были все основания заявить однажды: «Вероятно, Англия — единственная в мире великая страна, в которой интеллектуалы стыдятся собственной национальной принадлежности… В левых… кругах полагают, что в принадлежности к
Книга М. Саркисянца, помимо богатства материала, отличается точностью выводов. Одна из несомненных удач автора состоит в том, что он отыскал в либеральной теории именно тот смысловой слой, который является переходной зоной между этническим и социальным расизмом. Так, ещё в 1850 году, пишет Саркисянц, «эдинбургский профессор анатомии Роберт Нокс… стал приписывать ирландцам целый ряд качеств, несовместимых с чертами среднего класса», то есть определил ирландцев (шире — кельтов) как экономически несостоятельную расу. По мнению Нокса, «источник всех бед Ирландии кроется в расе, кельтской расе Ирландии… Следует силой изгнать эту расу с земель… они должны уйти. Этого требует безопасность Англии» [70] .
69
Там же. С. 17.
70
Там же. С. 26.
Таких примеров у Саркисянца более чем достаточно, и не только у него.
Сползание современного неолиберализма к открытым формам неонацизма можно считать свершившимся фактом. Глобальные элиты проводят этот курс руками то исламских фундаменталистов, то марионеточного киевского правительства, но результаты и характер такой политики не зависят от наличия и количества посредников.
Ультраправый, фашистский крен в мировой политике замечают многие, и прежде всего представители левой части политического спектра. Только либеральная интеллигенция, представляющая собой в России довольно сплочённую, хотя и сравнительно небольшую группу влияния, с удивительной настойчивостью отрицает очевидное. Оторванные ноги донецких детей представители этой субкультуры продолжают списывать на усилия «пропагандистской машины российского режима», а использование кассетных и фосфорных бомб и определение жителей Донецка и Луганска как «недолюдей» (выражение Арсения Яценюка) и насекомых («колорадов») предпочитают считать «сдержанным поведением».
В лице российских защитников геноцида киевской власти мы имеем представителей особого мировоззрения. Его можно назвать политической эсхатологией. В пределе это мировоззрение исходит из существования некоего абсолютного зла, против которого все средства хороши. Абсолютное зло, с точки зрения носителя такой идеологии, — это, например, «пророссийский сепаратизм», «путинский режим», а то и просто русские как национальная группа. Причём принадлежность к «абсолютному злу» — неверифицируемая категория. Она определяется не по конкретным поступкам (кто бомбит мирных жителей?), а чисто метафизически: зло — потому что зло, потому что «вне истории».
Иногда представители этого эсхатологического «вероучения» говорят, что поддержкой донецко-луганского сепаратизма российские власти как бы предопределили дальнейшее развитие событий и дали Киеву индульгенцию на применение любых методов войны. Но те же самые люди отказываются признать, что на Майдане использование боевиков и никем не скрываемый американский след точно так же предопределили и появление жертв в ходе январских событий.
Системный взгляд на события отвергается вместе с моральными критериями. Утрата морально-нравственных ориентиров, вполне вероятно, незаметна для носителей неолиберальной идеологии. Но каждому, кто подходит к проблеме аналитически, понятно, что упорное нежелание представителей компрадорской прослойки называть кошку кошкой — не дань пресловутой политкорректности, а то, что в рамках западной политологии принято называть «борьбой дискурсов» (термин Дж. Холла). Любой дискурс охраняет свои границы. Поэтому, приняв тот или иной дискурсивный формат, его носителю очень трудно выйти за установленные рамки. В случае такой попытки наступает когнитивный диссонанс, мировоззренческий кризис, чего носитель дискурса инстинктивно избегает, как болезненного, проблемного, «непродуктивного» состояния.
Это одна из причин, по которой среднестатистический представитель компрадорской части гуманитарной прослойки использует то, что философы называли «хитростью разума». Он придумывает десятки лазеек, позволяющих обойти очевидный разрыв между теорией и фактами. Например, писатель М. Кантор, когда-то придерживавшийся левых взглядов, в оценке украинских событий прибегает к ультраправой политической оптике. В статье «Скифы в банке» он утверждает: «Те, кто порицал украинских бандеровцев и требовал введения войск для спасения русского населения, отнюдь не были интернационалистами». Строго говоря, неясно, почему спасение русского населения должно исключать чувство национальной общности. Консолидация русской диаспоры на Украине происходит отнюдь не за счёт подавления или нарушения прав украинского большинства. Это не та ситуация, когда выбор «своего», национально близкого, осуществляется во вред «чужому». Да и гибнущим под бомбами горожанам не так уж важно, каковы мотивы их спасения, не говоря уже о том, что среди них есть и этнические украинцы. Тем не менее автор «Скифов» не замечает откровенно неонацистских установок украинской власти и корит неравнодушных людей в России за недостаток интернационализма. Условный нарушитель паспортного режима виновнее серийного убийцы? Типичный пример, когда полнота дискурса важнее морали. В данном случае — полнота «левого» дискурса, если понимать его так, как понимает автор: «Те, кто считает себя “левыми”… исповедует имперскую доктрину… невозможно одновременно бороться против фашизма и за империю».