Социокультурный потенциал высшего технического образования
Шрифт:
символический буквализм. Если автор не единственный создатель текста, тогда он действительно создает текст. Сам автор по отношению к этому уровню потенциально находится в положении читающего – самого себя, общество, культурную эпоху в целом.
Выделенные ракурсы содержания пересекаются и накладываются один на другой, здесь нет четкой последовательности прохождения уровней.
К сожалению, часто студенты останавливаются в интерпретации текстов культуры на уровне буквального прочтения. Задача преподавателя заключается в том, чтобы смоделировать проблемные ситуации, выводящие учащегося на символический уровень понимания культурных форм.
Подлинная
1.3. Культурологический подход к преподаванию искусства
(на примере реконструкции культурной картины мира древнерусского общества)
Проблема взаимодействия культуры и искусства не нова. С одной стороны, если рассуждать логически, проблемы и нет вовсе: искусство есть часть культуры и не может выделяться из всего целого как самое важное и необходимое.
С другой стороны, на практике приходится сталкиваться со словосочетанием «культура и искусство», будь то название научной конференции, раздела в книге или вуза. Искусство выделяется в особую сферу культуры, и все, что с ним связано, образует художественную культуру, специфика которой состоит в нераздельном тождестве материального и духовного. Именно поэтому искусство так настойчиво выделяют из сферы культуры.
Парадоксально, но если посмотреть отзывы на сайтах, посвященных проблемам преподавания школьного курса «Мировая художественная культура», то большинство учителей считают, что вузовская дисциплина «Культурология» есть то же самое, что и МХК в школе. Стереотип столь узкого подхода к культуре, ограничение ее сферой искусства, чрезвычайно распространен и в среде преподавателей высшей школы. Подобный «фрагментарный» подход в преподавании культурологии перерастает в культурно-просветительскую деятельность, которая в наш век информационных технологий выглядит по крайней мере нелепо. Безусловно, произведение искусства является одной из самых репрезентативных культурных форм, посредством анализа которой возможно воссоздать культурную картину мира той или иной эпохи. Задача культуролога в этом случае - реконструировать аксиологическую основу эпохи посредством обращения к искусству. В данном параграфе предлагается образец такой реконструкции на примере культового православного искусства древнерусского общества.
Специфика культурологического подхода к культовому искусству, в отличие от богословского и искусствоведческого, предполагает, что его необходимо исследовать как культурную форму. Критерием элиминации культурной формы в артефакт является преобладание какого-либо функционального аспекта, имеющего опосредованное отношение к культовому действу. Высокая функциональность культового искусства православия в культуре России сохранялась практически до XVI века, далее возможно говорить о появлении артефактов, где преобладающим становится один из функциональных аспектов или значений. Культовое искусство как культурная форма имеет следующие специфические черты: священность, художественность, имперсональность, символичность, каноничность; выполняет гносеологическую, коммеморативную (напоминающую) и анагогическую (молитвенную) функции.
Культовое искусство осуществляет в культуре ценностно-мировоззренческую, эстетическую функции. В свою очередь, социокультурные аспекты культового искусства, такие как социально-репрезентативный, образовательно-просветительский, музейный, мемориальный – детализируют и уточняют его значение в плане социализации и инкультурации личности.
Культурологический анализ культового искусства древнерусской православной культуры предполагает выяснение специфики его социокультурных значений не только как функций, но и как важной составляющей человеческого миропорядка, обуславливающей то или иное ценностное отношение к нему.
Древнерусский синтез искусств, по сути, не был в современном понимании этого слова «синтезом», потому что виды искусства объединяли не внешние признаки и даже не единая идея, выражавшаяся в формах, а единый «иконный» взгляд на все в мире вообще, взгляд через Образ Божий и стремление только Его и запечатлеть в слове, в звуке, в изображении. В храме во всей полноте раскрылось свойство искусства осмысленно и обобщенно отражать окружающий мир. Но это осмысление было далеким от гуманистического, оно было не человеческим, а божественным.
С образа Христа начинается отождествление храма, человеческого тела и космоса. Совершенным образом той высшей реальности, о котором напоминают икона, храм, фрески, может считаться лишь православное богослужение в целом – с его таинствами, богословием, гимнографической и музыкальной организацией пространства внутри храма, системой росписи, иконостасом, священными облачениями и священными предметами. Совокупность всех этих образов (словесного, музыкального, живописного, архитектурного) является как бы преображенным творением, которое, в свою очередь, являет собою символ иного, божественного мира.
Следовательно, пространство, организуемое видами культового искусства, было обозначением сакральной сферы культуры, которая часто противопоставляется профанности, но, тем не менее, связана с ней в противоречивое единство. С сакральной зоной культуры непосредственно связан праздник, повышенное присутствие нездешнего в натурально-ощутимой вещественности земного мира; он примиряет культурное и инстинктивно-животное начала.
Для древнерусского человека посещение церковного богослужения было прежде всего праздником. Для прихода в храм люди наряжались в самую лучшую одежду, украшенную золотым вышиванием и мехами. Женщины обильно красили лицо, глаза, шею, руки разными красками: «белою, красною, синею и темною: черные ресницы делали белыми, белые опять черными или темными и проводят их так грубо и толсто, что всякий это заметит, особливо же когда ходили в гости или в церковь, потому что их не часто выпускали бродить по улицам, разве только в праздники или для посещения друзей и родных» [28, с. 264]. Мужчины в щегольстве не отставали от женщин, украшая себя перстнями, драгоценными пуговицами, поясами. Празднично яркий вид приходящих в храм давал повод церковным служителям к обличению и нареканию. Например, как считал митрополит Даниил (XVI век), интерес к яркой одежде опасен не только тем, что она может склонить к блуду. Такая одежда есть выражение определенного образа жизни и мировосприятия, о котором Даниил пишет: «вси на земли хотят житии, вси по смерти жития не памятствуют, вси красятся и упестриваются» [23, с. 105]. С одной стороны, средневековый человек приходил в храм показать свое социальное положение, свое место в социальной иерархии, иными словами, репрезентировать себя. С другой стороны, в богослужении человек имел возможность отрешиться от мирской суеты, осознавал свое особое положение в мире как существа высшего, духовного, приближенного к небесному миру и имеющего возможность приобщиться к нему при условии стремления к морально-нравственному совершенству в обыденной жизни.
В средневековье люди приходили в храм, как правило, только по церковным праздникам, и вся атмосфера храма была ориентирована на создание праздничного настроения у верующих. Однако это был праздник, в корне отличный от мирских забав, это был праздник духовный, возвышенный. Византийские аскетические идеалы были чужды древнерусскому сознанию, сохранявшему на протяжении всего Средневековья многие славянские обряды, обычаи с их яркой, насыщенной красочностью и зрелищностью. Поэтому и в христианском культовом искусстве людей прежде всего увлекала внешняя красота, возбуждавшая непосредственную эмоциональную реакцию – удивление, восхищение, радость.