Содержанка. Книга 2
Шрифт:
— Спасибо. Многое изменилось за эти два года. Мы сами изменились. Взрослеем, наверное? Слушай, есть еще пара фото, которые я бы хотел тебе показать.
Он листает альбом, вновь поворачивает экран. На новой фотографии Алекс. Сидит за ноутбуком, как обычно. Лицо опухшее, губы разбиты, огромные черные синяки под глазами.
Дыхание сбивается, и я делаю шаг назад.
— Он сам тебе не расскажет, не любит об этом говорить. В тот день, когда нас выгоняли из России, несколько гадов в Сиднее поймали Алекса на парковке и побили. Угрожали расправой. Он был в больнице,
Боже, боже, боже.
— Я о таком не просила. — Впиваюсь глазами в фотографию. Картинка предательски плывет, я быстро вытираю слезы. — Черт. Я не просила его бить.
— Он изменился после того дня. Стал намного жестче.
— Я заметила.
— Он вернет все, что забрали. Ты ведь понимаешь? Это дело чести.
Мы вместе переводим взгляды в сторону Сони, которая выходит из дома и спешит к Алексу — тот развлекает сына у бассейна. Алекс улыбается ей и что-то говорит. Шутит, наверное. Няня смеется.
— Вы точно знаете, что делать?
— Да. Но неделька предстоит жаркой.
Глава 33
Спустя час Алекс поднимает на второй этаж сонного Демьяна. Я переодеваю сына в пижамку, после чего ложусь рядом. Поглаживаю нежно, шепчу слова любви, пока малыш засыпает. Наш ритуал, чтобы приснились самые сладкие сны. Его нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.
Алекс закрывает окно, садится у кровати и смотрит на нас. Там праздник внизу, веселье, его друзья и подруги. Там — вся его команда, близкие люди, которым он доверяет как себе.
Равский сидит на полу и наблюдает за тем, как я кормлю нашего сына. А у меня нет сил попросить его уйти. Нет сил соблюдать дистанцию. Нет сил вообще ни на что. Я вдруг чувствую себя слабой и хрупкой, как стеклышко. И отчего-то очень счастливой. Но при этом панически напуганной: что, если мое дикое, как будто неестественное счастье — временное. А вот похмелье после его потери будет настоящим. Его я хлебнула в свое время досыта.
Демьян засыпает, я целую малыша в лоб и иду в ванную. Намыливаю лицо, поскорее хочется смыть яркий макияж. На мне короткое черное платье. Облегающее, чересчур эффектное. Никогда бы не осмелилась надеть такое, если бы рядом не было Алекса. Это платье — как маяк, притягивает внимание.
Смыв тушь, я смотрю в зеркало и вижу Алекса за спиной. Капаю на ладонь немного тоника, протираю лицо. Равский по-прежнему позади — красивый, сексуальный. Следит за мной украдкой, изредка переключая внимание на экран мобильного. Потом убирает его в карман и делает шаг ближе.
Наш ребенок крепко спит. Мир вновь сужается до нас двоих и нашей драмы.
Алекс склоняется и целует в плечо.
Застываю.
Волоски дыбом, и такой сильный трепет внизу живота, что колени слабеют. Теплые губы и влажный язык водят по коже. Я набираю в грудь воздуха, задерживаю дыхание и смотрю на нас в отражении. Смотрю на то, какие мы. И не верю, что это происходит.
Алекс кладет ладони на мою талию. Наши глаза встречаются. Он говорит тихо:
—
— Да? Покажешь?
— Дурацкий какой-то. Пиздец дорогой. В плане... я растерялся, малышка. Просто купил самое дорогое, что было в отделе. Давно не делал таких странных, спонтанных покупок. Даже не знаю, понравится ли тебе. Будешь думать, что я совсем псих.
— Алекс...
Я оборачиваюсь, и он смотрит на меня. Его руки опять на моей талии. Я робко поднимаю свои и кладу ему на грудь. Алекс бросает взгляд вниз, потом снова на меня. Сознание плавится.
Жадно разглядываю бывшего мужа, а внутри все пламенем горит. Нравится. Как же сильно он весь мне нравится. Как адово я скучала по его порывам. Как же я по нему тосковала. По нему всему.
Некоторые браки заключаются будто не только в загсе. Некоторые браки — это больше, чем свод правил и обязанностей, записанных в законе. Они — нити. Крепкие, прочные, навсегда связывающие сердца. Эти нити не разорвать ничем на свете. Когда мы порознь с Алексом, они натягиваются и ранят наживую. Сердца бьющиеся ранят. Боль такая острая, что с ума сойти можно. Мы творили дичь из-за боли, мы были как дикие звери в агонии.
Я трогаю его без остановки. Алекс говорит мне:
— Я скучаю по тебе. Все время.
— Когда тебя нет рядом, мне физически больно.
Взрыв хохота на улице раздражает. Алекс морщится. Музыка громче становится. Материнской частью сердца чувствую: Демьян не сможет спать в этом шуме. Но не спешу ругаться. Выжидаю.
Кто-то что-то кричит опять.
— Блядь, они разбудят мне сына. Тупая была идея привезти его на вечеринку.
— Не знаю, как ты себе представлял мою жизнь в эти годы. Но теперь ведь сам видишь. Пока ты злился, я заботилась о нашем мальчике. И всё. Больше я ничего не делала. Я тосковала по тебе и заботилась о нем.
Алекс обнимает меня, а я его. Крепко-крепко.
— Прости меня, малышка.
Вспоминаю то фото Бориса. Где Алекс, избитый, сидит за ноутом и тупо в экран пялится, думая, наверное, о том, что я изменила, предала, попросила избить... после всего, что между нами было. Вспоминаю и дрожу. Мне страшно от того, что ему пришлось такое обо мне думать.
— И ты меня прости, если сможешь. Пожалуйста, если только сможешь.
Мы обнимаемся еще крепче. А потом целуемся в губы. Целуемся нежно, без горячки, без охватившего безумия. Алекс касается меня языком и закрывает глаза от наслаждения. Он дышит часто, и я ощущаю себя такой легкой, что вот-вот, немного — и взлечу!
Мы отдаем себе отчет в том, что делаем. Обнимаемся и целуемся, пока одновременно не прерываемся, услышав сына за стенкой.
Заходим в комнату — Демьян сидит на кровати и горько всхлипывает.
Алекс сдавленно ругается.
— Он перевозбудился и не может спать. Шумно, — объясняю я.
— Блин. — Алекс берет сына на руки, качает. — Твой папка идиот. Прости, супермен. Я думал, будет весело. Весело было вчера днем у басика, да?
— Он тебя простит. Папка учится быть отцом, — успокаиваю я. — Всё в порядке.