Содом и Гоморра. Города окрестности Сей
Шрифт:
Сидит ест ужин, через стол читая новости на обороте газеты Орена.
— А что такое плебисцит? — спросил Орен.
— Без понятия.
Через какое-то время опять Орен:
— И нечего мою газету с той стороны читать!
— Чего?
— Я говорю, нечего мою газету с обратной стороны читать.
— Ладно, не буду.
Орен сложил газету, пихнул ее по столу Джону-Грейди, поднял чашку кофе, отхлебнул.
— А как вы догадались, что я с той стороны газету читаю?
— Почувствовал.
—
— Ничего. Просто меня это нервирует, вот и все. Это из разряда дурных привычек. Хочешь чью-то газету почитать — попроси его.
— Ладно.
— Тот мужик, владелец кобылки, которую ты забраковал и не позволил оставить у нас на территории, позвонил, хочет тебе работу предложить.
— У меня и так есть работа.
— Мне кажется, он хочет, чтобы ты съездил с ним в Фабенс {18} , посмотрел лошадь.
18
Фабенс— городок в окрестностях Эль-Пасо (Техас).
Джон-Грейди покачал головой:
— Нет, это не то, чего он хочет.
Глаза Орена широко открылись.
— Так сказал Мэк.
— Или не все, чего он хочет.
Орен прикурил сигарету и положил пачку обратно на стол. Джон-Грейди сидит ест.
— А что сказал на это Мэк?
— Сказал, что передаст тебе.
— Ну вот. Мне передали.
— Ч-черт, — вырвалось у Орена. — Ты мог бы съездить в выходной, проконсультировать его насчет лошади. Заработать какие-то деньги, наконец.
— Дело в том, что зараз я умею работать только с одним хозяином.
Орен сидит курит. Смотрит на парня.
— Ездил сегодня к Кедровым Ключам. Поводил скотину по кустам немного, чтобы шкуры почистили.
— А я что — спрашивал?
— Ну, вслух-то нет. Я на том мышастом ездил, который из Ватсоновых.
— Кстати, как он тебе?
— А очень даже хорош. Не красуется, не выделывается. Причем всегда был хорошим конем — и до того, как я его поседлал.
— Ты можешь его купить.
— Знаю.
— А что тебе в нем не нравится?
— А ничего в нем нет такого, что бы мне не нравилось.
— А покупать его ты все равно не хочешь.
— Не-а.
Покончив с едой, он вытер тарелку последним куском тортильи, съел и его, отпихнул от себя тарелку, сделал глоток кофе, поставил чашку и бросил взгляд на Орена:
— Он просто хороший универсальный конь. Он еще не совсем доделан, но, думаю, из него получится хороший ковбойский конь.
— Приятно слышать. Но тебе, разумеется, больше нравится тот, который, забросив ноги за уши, кидается на стенку конюшни.
Джон-Грейди улыбнулся:
— Ну, это не совсем
— А как ты его себе представляешь?
— Не знаю. Думаю, конь должен просто глянуться. Или не глянуться. На листе бумаги тебе могут предъявить все мыслимые плюсы коня, а все равно неизвестно, глянется он тебе или нет.
— А если тебе предъявят все его минусы?
— Не знаю. Я бы сказал, тогда надо долго думать.
— Как на твой взгляд — бывает, когда лошадь настолько испорчена, что с ней уже ничего нельзя сделать?
— Думаю, бывает. Но гораздо реже, чем можно себе представить.
— А может, и не бывает. А слова? Как думаешь, человеческий язык конь разбирает?
— То есть понимает ли он слова?
— Ну, слова не слова… Вот понимает ли он, что ты ему говоришь?
Джон-Грейди устремил взгляд в окно. Стекла были все в каплях. По освещенной тусклой лампочкой конюшне, увлеченные охотой, метались две летучие мыши.
— Нет, — наконец сказал он. — На мой взгляд, он понимает то, что ты при этом думаешь.
Понаблюдал за летучими мышами. Вновь посмотрел на Орена:
— Насчет лошадей я думаю, что коня по большей части заботит то, о чем он не знает. Ему хорошо, когда он может видеть тебя. Если нет, то хорошо, когда он тебя слышит. Может быть, он думает, что, если ты говоришь с ним, ты не станешь делать чего-то другого, о чем он не знает.
— Думаешь, лошади думают?
— Конечно. А вы думаете, нет?
— Я думаю, да. Но некоторые этого не признают.
— Ну-у… Они ведь могут и ошибаться.
— Думаешь, ты понимаешь, о чем конь думает?
— Думаю, я могу предугадать, что он собирается сделать.
— Как правило.
Джон-Грейди улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Как правило.
— Мэк давно говорит, что лошади знают разницу между тем, что хорошо и что плохо.
— Это он правильно говорит.
Орен затянулся сигаретой.
— Н-да, — сказал он. — Вообще-то, у меня в сознании это как-то не вмещается.
— Но если бы это было не так, их и научить было бы ничему невозможно.
— А ты не думаешь, что их просто заставляют делать то, что нужно?
— Я думаю, можно ведь и петуха натаскать, чтобы он делал, что нужно. Но своим его не сделаешь. А из коня, когда с ним кончишь курс, получается твой конь. Причем он твой по собственной воле. Хороший конь сам оценивает ситуацию. И ты видишь, что у него на душе. Когда ты смотришь на него, он делает одно, а когда нет — другое. Он цельное существо. Попробуй-ка, заставь его сделать то, что он считает неправильным. Он будет сопротивляться. А если будешь с ним плохо обращаться, это его прямо-таки убивает. У хорошего коня в душе есть чувство справедливости. Тому примеров я навидался.