Соглядатай, или Красный таракан
Шрифт:
– Нет, Иван, дыма без огня не бывает. Впрочем, мне всё равно. Ты в родном доме, а я – путник: сегодня пришла, завтра уйду. Не останусь я в вашем селе…
– Ну, почему? Моя мать сказала, что любовалась тобой: ты красивая, и в работе ладная, всё хорошо делаешь.
– Что это ты какой-то старорежимный? Мама сказала… Мама посоветовала…
– Она о хорошей невестке мечтает! Ты ей понравилась.
– А я замуж не собираюсь. У меня уже есть друг жизни. Он сейчас на фронте.
Иван помрачнел
А утром, как только мы с Галей глаза открыли, её бабуся и говорит:
– О, сони-лежебоки! Ничего-то вы не знаете. Ходила я на огород, гляжу: за нашей речкой пушки стоят. Видать, ночью пришли наши солдаты.
– А где ж у вас речка, бабушка? – подначили мы её. – Сколько живем в вашем селе, не видели её!
– Да за огородом!
– Там лужа какая-то…
– Нет, речка, – упрямо мотнула головой бабуся. – В старину её звали Ориль, потом – Орилька, а сейчас обижают: жабе по колено – говорят…
– А разве вы не видите, что так и есть?
– Эх, вы! Проживёте с моё, поймёте: человек видит не только то, что теперича есть, но и то, что на этом месте было…
Сбегали мы с подругой к дальнобойным пушкам, у которых сидели солдаты.
– Ребята, где сейчас фронт проходит? – спросили мы их.
– Военная тайна!
– Нет, ну серьёзно ответьте. Немцы уже перешли Днепр?
– Шиш им! Граница фронта по Днепру проходит, а дальше мы их не пустим…
– Ребята, миленькие, если будете отступать, то возьмите нас с собой. Мы под немцами оставаться не хотим.
– Что за пораженческие настроения? Не стыдно вам? А ещё, наверно, комсомолки…
Мы, пристыженные, убежали домой.
Когда бойцы покинули «речку» Ориль – этого в селе никто не заметил. Наверное, ночью.
Весь следующий день меня то знобило, то в жар бросало. На ногах появились небольшие волдыри, которые, лопаясь, оставляли красные язвочки.
– У тебя, Мария, ящур, – сказала бабуля. – Это заразная болезнь. Давай-ка я намажу твои ноженьки дёгтем, а вечером напарим их в чистотеле…
После всех этих процедур на меня навалилась бессонница. Душно мне в хате, нечем дышать. Вот и вышла я во двор. Как не похожа серая, холодная ночь, окутанная тягостной тишиной, на те весёлые, чудные и радостные ночи, которые стояли ещё совсем недавно. Ни сверчок, ни поздняя птичка голоса не подают, и лист на деревьях замер, и, кажется, даже воздух оцепенел: стоит на месте, густой, как туман, и ни дуновенья ветерка! Тишина такая, что слышно, как бьётся сердце.
Где-то на другом конце села протяжно завыла собака, её поддержала другая, и вскоре над сонными хатами поднялся тяжкий и надсадный собачий вой.
Наш Шарик тоже завыл, подбежал ко мне, прижался к ногам, дрожит, и воет, и скулит.
Шарик, глупенький, ну чего ты боишься?
И тут собаки одна за другой перестали выть – как по команде. Село постепенно вырисовывалось из серой дымки. Наконец дохнуло прохладой. И где-то неподалёку громко пискнула какая-то пичуга.
Со взгорка я видела дальние хаты нашего села. Нигде ни огонька, ни людей. И вдруг вижу: от стены одного дома отделяется длинная фигура в белом и бросается в мою сторону. Что это: привидение или живой человек? А может, у меня поднялась температура и это бред? Или всё-таки привидение? Вон как собаки тосковали и выли, знать, чуяли его. А может, это моя смертушка идёт? Ну и пусть! Я не уйду, дождусь её… Всё тело горит, в ногах слабость…
Привидение приблизилось ко мне, и я увидела: это человек в белье. Он, не останавливаясь, прокричал:
– Немцы… немцы входят в село!
И побежал дальше. Под мышкой он держал темный узелок.
Вот он добежал до оврага и будто в землю стал врастать, пока не скрылся в ней совсем.
– Эй, лунатик, опять не спала, всю ночь блукала?
Я и не слышала, как Галя подошла ко мне сзади. Она обняла меня за плечи, сладко зевнула и сказала:
– Ещё полчасика не грех поспать. Пойдём в хату…
– Ой, Галя, что делать будем? Немцы вошли в село!
– Тю-ю! Тебе ещё не то померещится, если не будешь нормально отдыхать.
– Ты ничего не слышишь?
С той стороны села, откуда прибежал мужчина-«привидение», явственно донеслось урчанье мотоцикла – и одного, и второго, и… Господи, сколько же их там?
Онемевшая Галя схватила меня за руку, дотащила до хаты, бросила у крыльца, заскочила в дом, откуда с причитаниями тут же выкатилась её бабуля, и мы все кинулись прятаться в щель (т. е. погреб – прим. Авт.) на огороде. За нами увязался и Шарик. Он сидел в щели тихо, словно понимал: враг идёт нешуточный, никого не пощадит.
Мотоциклисты промчались по главной улице села, оставив на заборах плакатики со стрелками. Мы с Галей вылезли из своего убежища, посрывали, где могли, эти бумажки. Да что толку! Зелёная свора уже заполняла село.
Из щели мы видели, как солдаты забегали во дворы, галдели, гоготали, тащили из хат всё съестное. У бабули вынули из печи хлеб, вычерпали из борща кусочки мяса…
Прокатился этот зелёный смерч по селу, и снова стало тихо. Дня три мы жили сами по себе, пока из бывшего сельсовета не пришел нарочный. Он объявил: «Все эвакуированные должны немедленно явиться в управу. За неисполнение приказа вы будете наказаны».