Соглядатай (сборник)
Шрифт:
– Ну, – говорит Антуан, – так кто был прав?
Хозяин не отвечает; он невозмутимо продолжает чтение. Остальные возобновили разговор о ранних холодах. Антуан нетерпеливо повторяет:
– Ну что?
– А то, – говорит хозяин, – что сначала надо дочитать до конца, а уж потом ухмыляться. Это совсем другая история, не та, что вчера. Эта история случилась вчера вечером, а та, вчерашняя, – позавчера. И потом, этого типа не грабитель застрелил, а сбила машина, которую занесло. «…Водитель фургона развернулся и скрылся в направлении порта…» Почитай, вместо того чтобы чушь
Он отдает газету и собирает грязные стаканы.
– По-твоему, – говорит Антуан, – у нас каждый вечер убивают по человеку с фамилией Дюпон?
– На ярмарке столько ослов… – наставительно замечает пьяница.
Побрившись, Уоллес спускается в кафе выпить чашку горячего кофе. Сейчас кофе уже должны подавать. Первый, кого он видит в зале, – любитель загадок, чей вопрос он безуспешно пытался вспомнить сегодня ночью: «Какое животное утром…»
– Добрый день, – весело улыбаясь, говорит пьяница.
– Добрый день, – отвечает Уоллес – Хозяин, чашку черного кофе.
Немного позже, когда он сидит за столом и пьет кофе, пьяница подходит к нему и пытается завязать разговор. Уоллес не выдерживает и спрашивает у него:
– Про что была вчерашняя загадка? Какое животное…
Обрадованный пьяница усаживается напротив и роется в воспоминаниях. Какое животное… И вдруг он, просияв, подмигивает и с чрезвычайно хитрым видом произносит:
– Какое это животное: черное, летучее и с шестью лапами?
– Нет, – говорит Уоллес, – это было что-то другое. Хозяин протирает стол. Он пожимает плечами. Бывают же люди, которым время девать некуда.
Но его настораживает любезный тон, по-видимому привычный для этого клиента. Добропорядочные граждане не останавливаются в таких скромных заведениях без какой-нибудь неприглядной причины. Если бы он экономил деньги, то не стал бы снимать комнату, чтобы потом уйти на всю ночь. И зачем ему вчера звонил этот тип из комиссариата?
– Я хозяин.
– Ах, это вы! Это вы рассказали полицейскому инспектору какую-то чушь о том, что у профессора Дюпона якобы есть сын?
– Ничего я ему не рассказывал. Я сказал, что ко мне иногда приходила выпить у стойки компания молодых людей, что они были разного возраста – некоторые настолько молодые, что могли бы быть сыновьями этому Дюпону…
– Вы говорили, что у него был сын?
– Да не знаю я ни про каких его сыновей!
– Ладно. Я хочу поговорить с хозяином.
– Я хозяин.
– Ах, это вы! Это вы рассказали полицейскому инспектору какую-то чушь о том, что у профессора Дюпона якобы есть сын?
– Ничего я ему не рассказывал.
– Вы говорили, что у него был сын?
– Да не знаю я ни про каких его сыновей! Я сказал только, что ко мне приходила выпить у стойки компания молодых людей разного возраста.
– Это вы рассказали эту чушь или хозяин?
– Я хозяин.
– Это вы, молодые люди чушь, профессор у стойки?
– Я хозяин!
– Ладно. Я хочу как следует сына, и так давно, якобы молодой умершая странным образом…
– Я хозяин. Я хозяин. Я хозяин… хозяин
В мутной воде аквариума неуловимо мелькают тени. Хозяин неподвижно застыл на месте. Массивная верхняя часть туловища опирается на широко расставленные руки; ладони ухватились за край стойки; в наклоне головы чувствуется что-то недоброе, рот чуть скривился, взгляд пустой. Вокруг него привычные призраки танцуют вальс, словно мотыльки, вертящиеся у абажура, словно пылинки в солнечном луче, словно кораблики, затерянные в море, баюкающие на волнах свой бесценный груз, старые бочки, дохлую рыбу, блоки и снасти, бакены, черствый хлеб, ножи и людей.
Соглядатай
І
Словно никто ничего не слышал.
Сирена издала второй, резкий и протяжный гудок, за которым с оглушительной яростью – бесцельной и, стало быть, безрезультатной – последовали три коротких свистка. Как и в первый раз, никто не вскрикнул и не отступил назад, ни один мускул не дрогнул на лицах.
Выстроившиеся в ряд неподвижные, параллельно устремленные взгляды – напряженные, почти тревожные – пытались преодолеть, перебороть ту диагональ, то пространство, которое еще отделяло их от цели. Все головы были обращены в одну и ту же сторону. Последняя, густая и безмолвная, струя пара образовала в воздухе над ними султан, который тут же растаял.
Чуть в стороне, позади только что возникшего дымного облака, стоял пассажир, не принимавший участия в общем ожидании. Гул сирены не смог нарушить ни его отрешенности, ни страстной целеустремленности тех, кто был рядом. Он стоял, напрягшись, как и они, всем телом, – глаза его были опущены.
Эту историю ему часто рассказывали. Когда-то в детстве – двадцать пять, а может, тридцать лет назад – у него была большая картонная коробка из-под обуви, в которую он складывал свою коллекцию веревочек. Он не хранил что попало, отбраковывая некачественные, а также чересчур потертые, истрепанные и дряблые образцы. Он отвергал и слишком короткие обрезки, которые нельзя было употребить на что-нибудь стоящее.
Данный же экземпляр, несомненно, подходил. Это была тонкая пеньковая веревочка, в прекрасном состоянии, аккуратно свернутая в форме восьмерки и туго стянутая посередине несколькими дополнительными витками. Скорее всего, она была приличной длины – по меньшей мере метр или даже два. Кто-то наверняка обронил ее по оплошности, после того как смотал, имея в виду дальнейшее использование… или же коллекционирование.
Матиас наклонился за ней. Выпрямляясь, он заметил в нескольких шагах справа от себя девочку лет семи-восьми, которая с серьезным видом спокойно глядела на него широко раскрытыми глазами. Он изобразил на лице подобие улыбки, но девочка не стала отвечать ему, и только несколько секунд спустя он увидел, как она переводит взгляд на моток веревки, который он держал в руке на уровне груди. Более тщательный осмотр не разочаровал его: это была прекрасная находка – матово-блестящая, с ровными, тонко скрученными волокнами, по всей видимости, очень прочная.