Соглядатай
Шрифт:
– Мой кузен, – сказал хозяин, качая головой. – Не такой уж он был здоровяк… В общем, он уже умер.
– Да ну?
– В тридцать шестом, умер.
– Неужели? – воскликнул Матиас, внезапно опечалившись.
Его симпатия к этому выдуманному Робену заметно увеличивалась благодаря тому обстоятельству, что теперь он не рисковал случайно встретиться с ним, рассказывая свои байки. Как бы невзначай он упомянул свою фамилию и попытался разговорить собеседника, чтобы расположить его к себе.
– А отчего он, бедняга, умер?
– Вы за этим пришли к моей жене? – насторожился настоящий Робен, возможно и в самом деле ошарашенный.
Матиас успокоил его. Цель его визита была совершенно иная: он продает наручные часы, и, кстати, у него имеются очень красивые дамские модели,
Месье Робен сделал неширокий жест рукой – первое настоящее движение с момента его появления, – недвусмысленно показывающее, что он не поддался на комплимент. Коммивояжер залился громким смехом, который, к сожалению, не был подхвачен остальными. За столиком, где сидели моряки, краснолицый тип, что был слева от обманутого влюбленного, – без всякой видимой причины, потому что никто ему ничего не сказал, – снова протянул свое «Да-а уж!». Матиас поспешно уточнил, что у него есть и мужские часы отменного качества, учитывая их цену, вне всякой конкуренции. Надо было сразу же, без промедления, открыть чемоданчик и рассказать подробнее о достоинствах своего товара, пустив часы по кругу; но стойка бара была слишком высока для таких целей, поскольку для этих целей требовался большой простор, а чтобы воспользоваться одним из столов в зале, Матиасу пришлось бы повернуться спиной к хозяину заведения – единственному серьезному клиенту. Тем не менее он склонился в пользу этого не самого удачного решения и начал говорить – встав, таким образом, слишком далеко, чтобы хоть кто-нибудь прислушался к его речам и дал себя убедить. Вымыв, протерев и поставив на место опустевший стакан Матиаса, официантка вытирала тряпкой оцинкованную крышку стойки бара в том месте, где он только что пил. Три моряка, рядом с ним, снова принялись что-то обсуждать, начав прямо с середины такой же немногословный и неторопливый разговор, в котором не было ни динамики, ни развязки. На сей раз речь шла о партии крабов-«пауков» («крючников», как они их называли), которую предстояло доставить на континент, и они спорили о том, кому их продать, – похоже, возникшие между ними разногласия касались оптовика, с которым они обычно работали. А может, между ними вовсе и не было разногласий, а просто они были недовольны принятым решением. Чтобы прекратить спор, самый старший – тот, что сидел лицом к двум остальным, – заявил, что теперь его очередь всех угощать. Девушка взяла бутылку красного вина, вышла из-за стойки бара и осторожно понесла вино, семеня мелкими шажками.
Подойдя к хозяину кафе, чтобы поближе показать ему одну из серий часов (по сто пятьдесят крон, мужские, с защитной сеточкой на стекле), Матиас увидел, что взгляд того устремлен уже не на картонки с часами, а в сторону столика, на который официантка подавала вино. Она стояла, наклонив голову, согнув шею и плечи, чтобы лучше видеть, насколько наполнились стаканы. Ее черное платье имело круглый вырез на спине. Поднятые на затылке волосы обнажали шею.
Поскольку никто не обращал на него внимания, Матиас положил картонку обратно в чемодан. Моряк с красным лицом со своей стороны поднял на него глаза и быстро заговорщически подмигнул. Одновременно он хлопнул по руке своего соседа:
– А ты, малыш Луи, не хочешь купить часы? А? – (Подмигивает.) – Сделать подарок своей Жаклин?
Вместо ответа молодой человек дважды сухо просвистел сквозь зубы. Девушка, изогнув спину, резко выпрямилась. На мгновение Матиас увидел темный отсвет ее зрачков и радужных оболочек глаз. Повернувшись, словно марионетка, на каблуках, она отнесла бутылку на место, под прилавок, и к ней сразу же вернулись ее прежняя медлительность и хрупкость, как у куклы с шарнирными суставами, что поначалу Матиас – вероятно, несправедливо – приписал ее неловкости.
Он сам подошел к хозяину кафе и стал показывать ему дамскую серию «Фантазия»:
– А это для мадам Робен; эти точно должны ей понравиться! Первые с краю – двести семьдесят пять крон. А вот эти, в старинном корпусе, – триста сорок девять. Да такие часы у любого часовщика будут стоить все пятьсот! А браслет я лично от себя подарю вам совершенно бесплатно!
Зря он так расточался. Наигранная веселость, едва вспыхнув, угасла сама собой. Обстановка была слишком неподходящей. В таких условиях продолжать не имело смысла. Никто его не слушал.
Однако в то же время никто явным образом его и не прогонял. Возможно, они рассчитывают, что он так и будет говорить с ними до самого вечера, а они время от времени станут бросать рассеянный взгляд на его часы и иногда кидать в ответ два-три слова, чтобы не дать ему уйти. Уж лучше это сделать сейчас: церемония отказа была в целом не так уж обязательна.
– Если вы так желаете, – сказал наконец хозяин, – вам стоит только подняться наверх. Она ничего не купит, но это ее развлечет.
Думая, что муж пойдет вместе с ним, Матиас уже начал искать предлог, чтобы увильнуть, но не нашел: хозяин объяснил ему, как найти его супругу, которая – по его словам – занимается уборкой или варит на кухне еду, отчего идея о том, что ей нужно еще какое-то развлечение, выглядела несколько странно. Как бы то ни было, Матиас решил согласиться сделать эту последнюю попытку, надеясь, что, избавившись от присутствия великана с каменным лицом, он вернет себе способность к убеждению. До сих пор у него складывалось впечатление, будто он говорит в пустоту – весьма враждебную пустоту, постепенно поглощавшую его слова.
Он застегнул чемоданчик и прошел в глубину зала. Вместо того чтобы пустить его через дверь, находящуюся за стойкой бара, ему указали другой вход, который был в углу, где стоял китайский бильярд.
Закрыв за собой дверь, Матиас оказался в довольно грязной прихожей, свет в которую слабо проникал через небольшую застекленную дверцу, выходившую во внутренний двор – глубокий и темный. Стены вокруг него, когда-то выкрашенные в однообразный охристо-желтый цвет, теперь были грязными, облупившимися, обшарпанными, кое-где потрескавшимися. Деревянный пол и ступени, хотя заметно истертые подошвами и частым мытьем, были черны от въевшейся пыли. По углам громоздились всякие вещи: ящики с пустыми бутылками, большие коробки из гофрированного картона, бак для кипячения белья, выброшенные обломки старой мебели. По всей видимости, они были расставлены в каком-то определенном порядке, а не накапливались там постепенно, по мере того как их выбрасывали. Однако в целом это выглядело не так безобразно, чтобы вызывать отвращение; на самом деле все здесь казалось весьма заурядным: просто полы были не натерты (что, впрочем, не является чем-то из ряда вон выходящим) да стены требовали покраски. А та полнейшая тишина, которая здесь царила, была гораздо менее удручающей – и более оправданной, – нежели напряженное безмолвие, которое то и дело заполняло собой зал кафе.
Направо сворачивал узкий коридор, который вел, вероятно, в подсобные и жилые помещения и далее – на улицу. Кроме того, там были целых две, к тому же ужасно тесные, лестницы, что являлось совершенно непонятным излишеством, поскольку обе находились в одном и том же крыле здания, а не в разных.
Матиас должен был подняться по первой лестнице, которую он увидит перед собой при выходе из зала; обе они в некоторой степени могли удовлетворять такому определению, однако в полной мере ему не соответствовали ни та, ни другая. Постояв в нерешительности несколько секунд, он наконец выбрал дальнюю, потому что другая явно находилась немного в стороне. Он поднялся наверх. Там, как и было обещано, он предстал перед двумя дверями, у одной из которых не оказалось ручки.
Вторая же была не заперта, а только слегка прикрыта. Матиас осторожно постучал, чувствуя, что ее створка вот-вот готова повернуться на петлях, и боясь, что дверь откроется сама.
Он подождал. На площадке было слишком темно, чтобы различить, какой узор изображен на двери: древесные прожилки или пара очков, глаза, кольца или витки веревочки, свернутой в форме восьмерки.
Матиас снова постучал своим широким перстнем. Как он и опасался, дверь раскрылась сама собой. Тут он понял, что за ней находится всего лишь прихожая. Не зная уже, где постучать, подождав еще немного, он вошел внутрь. На сей раз перед ним оказались три двери.