Соглядатай
Шрифт:
Последний дом на выезде из поселка по дороге к большому маяку был совершенно обычным: одноэтажный, всего с двумя квадратными окошками по обеим сторонам низкой двери. Проходя мимо первого окна, Матиас стучится в стекло и, не останавливаясь, идет к двери. Ровно в ту секунду, когда он подходит к ней, дверь перед ним открывается; ему даже не приходится замедлять шаг, чтобы пройти в коридор, а затем, сделав четверть оборота направо, – в кухню, где он сразу же кладет свой чемоданчик на большой стол. Ловким жестом он открывает замок; крышка откидывается, как на пружине. Сверху лежат самые дорогие часы; левой рукой он берет первую картонку, а правой приподнимает защитную бумагу и пальцем указывает на три пары прекрасных дамских часов по четыреста двадцать пять крон. Хозяйка дома стоит рядом с ним в окружении двух старших дочерей – по
Перед уходом ему хотелось сказать несколько слов на прощание, но он не смог произнести ни единого звука. Осознав это, он тут же подумал, что на протяжении всей сцены царило такое же нелепое молчание. Едва оказавшись на дороге, стоя спиной к закрытой двери, как прежде, с полным чемоданом в руке, он понял, что все еще впереди. Повернувшись, он постучал перстнем по дверной доске, которая отозвалась гулким звоном, словно пустой ящик.
Недавно подновленная блестящая краска удивительно похоже имитировала древесные сучки и прожилки. По звуку можно было без сомнения определить, что под этим обманчивым слоем сама дверь была сделана не из настоящего дерева. На ней, на уровне его лица, были нарисованы рядом два округлых сучка, похожих на два больших глаза – или, точнее, на пару очков. Они были тщательно выписаны, что непривычно для подобного рода художественной отделки; но при всей своей, в некотором смысле, реалистичной фактуре их очертания являли собой совершенство, которое почти выходило за рамки правдоподобия; короче говоря, это было искусственное лицо, казавшееся таким в силу своей соразмерности, как будто даже его неправильности были подчинены каким-то законам. Тем не менее найти какую-либо особенную деталь, которая с очевидностью доказывала бы, что подобный рисунок в природе невозможен, было непросто. Неправдоподобие общей симметрии всегда можно объяснить каким-нибудь заурядным приемом столярного искусства. Стоит лишь на этом самом месте соскоблить краску, и, возможно, на дереве обнаружатся два настоящих сучка именно такой формы – или, во всяком случае, имеющих весьма похожие очертания.
Древесные волокна образовывали два темных кружка, каждый из которых имел утолщение по нижнему и верхнему краям, а также небольшой торчащий кверху нарост. Скорее они напоминали не пару очков, а два объемно нарисованных, прикрепленных двумя болтами кольца, которые отбрасывают тени на деревянную дверную доску. Расположение колец, несомненно, было неожиданным, а их скромные размеры, казалось, не слишком соответствовали толщине обычно используемых пеньковых канатов: к ним можно было привязывать разве что небольшие бечевочки.
Из-за зеленых водорослей, которые росли у подножия причала, Матиасу приходилось тщательно выбирать, куда ставить ногу, так как он боялся поскользнуться, потерять равновесие и повредить свой ценный груз.
Пройдя несколько шагов, он оказался в безопасности. Взобравшись по склону причала на гребень мола, он пошел дальше по дороге, ведущей прямо к набережной. Однако толпа пассажиров расходилась очень медленно, лавируя между сетей и ловушек, и Матиас не мог идти так быстро, как ему хотелось. Расталкивание соседей ни к чему не приводило ввиду узости и затрудненности прохода. Оставалось плыть по течению. Тем не менее он чувствовал, что его охватывает легкое беспокойство. Ему слишком долго не открывали. На сей раз, подняв руку на уровень лица, он вновь постучал – между двух нарисованных на дереве глаз. Дверь, без сомнения очень толстая, отозвалась приглушенным стуком, который, наверное, был едва слышен внутри. Матиас собрался было постучать еще раз своим широким перстнем, но из прихожей донесся шорох.
Теперь предстояло сделать что-нибудь более реальное. Покупательницы непременно должны с ним поговорить, а для этого надо самому
Дверь приоткрылась, и из нее недоверчиво выглянула голова матери. Визит неожиданного гостя оторвал ее от работы, и, увидев перед собой незнакомое лицо – на таком маленьком острове она знала решительно всех, – она уже приготовилась захлопнуть двери. Матиас был человеком, который зашел по ошибке, а может, и коммивояжером, что еще хуже.
Разумеется, она не стала задавать вопросов. Тогда он совершил огромное, как ему показалось, усилие: «Здравствуйте, мадам… – произнес он. – Как поживаете?» Дверь захлопнулась у него перед носом.
Дверь не захлопнулась, но по-прежнему оставалась закрытой. Матиас почувствовал, что начинает кружиться голова.
Он заметил, что идет слишком близко к краю мола с той стороны, где нет парапета. Он остановился, чтобы пропустить группу людей; из-за нагромождения пустых ящиков и корзин проход становился все более узким, прижимая людскую вереницу к опасному краю. Он взглянул на воду, которая поднималась и опускалась у каменного подножия неогражденной вертикальной стены. В тени пристани она была окрашена в темно-зеленый, почти черный цвет. Как только проход освободился, Матиас отошел от края – влево – и продолжил свой путь.
Какой-то голос позади него повторил, что сегодня утром корабль пришел вовремя. Но это было не совсем верно: на самом деле он причалил с опозданием на целых пять минут. Матиас поднял руку, чтобы взглянуть на часы. Это прибытие длилось бесконечно.
Когда наконец он все же вошел в кухню, прошло, наверное, несравненно больше времени, чем то, которым он располагал, хотя дела не продвинулись ни на йоту. Похоже, хозяйка дома впустила его очень нехотя. Он положил чемоданчик на большой овальный стол, занимавший середину кухни.
– Сейчас вы сами все увидите, – выдавил он; но, уловив звук своих слов и последовавшее за ними молчание, он почувствовал, насколько они неуместны. Беспокоило то, что им не хватало убедительности, весомости; хуже, чем не сказать ничего.
Стол был покрыт клеенчатой скатертью в мелкий цветочек, – должно быть, такой же, как на подкладке его чемодана. Открыв чемодан, он сразу же достал ежедневник и быстро положил его на дно откинутой крышки, чтобы покупательница не заметила на ней куколок.
На бумаге, защищающей сверху часы, вместо ежедневника показалась свернутая в форме восьмерки веревочка. Матиас стоял перед дверью дома, рассматривая две симметрично деформированные, соприкасающиеся друг с другом окружности, нарисованные посреди дверной доски. Наконец он услышал шорох в прихожей, дверь приоткрылась, и из нее недоверчиво выглянула голова матери.
– Здравствуйте, мадам.
На мгновение ему почудилось, что она вот-вот заговорит с ним, но ошибся: она по-прежнему смотрела на него молча. В ее взгляде – напряженном, почти тревожном – читалось нечто иное, нежели удивление, недовольство или подозрительная настороженность; если же это был испуг, то трудно догадаться, чем он был вызван. С самого момента своего появления на ее лице оставалось все то же застывшее выражение – словно оно внезапно было зафиксировано на фотографической пластинке. Эта неподвижность не только не помогала расшифровать его значение, но делала спорной любую попытку его толкования: хотя на ее лице явно отражался какой-то смысл – к тому же весьма банальный и на первый взгляд кажущийся понятным, – он беспрестанно выскальзывал из тех ориентирных рамок, в которые Матиас пытался его загнать. Трудно даже с уверенностью сказать, смотрела ли она на него – того, кто вызывал в ней это недоверие, удивление, страх, – или на что-то другое: куда-то через дорогу, через тянущееся вдоль нее картофельное поле, через проволочную ограду и холмистые луга за ней, – на что-то, шедшее с моря.
Она его словно не видела. Матиас совершил огромное, как ему показалось, усилие.
– Здравствуйте, мадам, – сказал он. – У меня для вас весточка…
Ее зрачки не сдвинулись ни на миллиметр; тем не менее у него возникло впечатление – он вообразил себе это впечатление, выудил его, словно сеть, груженную рыбой, или водорослями, или малой толикой ила, – он вообразил, будто она взглянула на него.
Покупательница взглянула на него.
– У меня для вас весточка, весточка от вашего брата, вашего брата-моряка.