Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
— Нет. — Я покачал головой. — Он поклялся, что не заговорит со мной, пока я не стану ребе Луриа. Что означает — никогда.
— Я все же не понимаю, почему ты решил не сдавать выпускные, — сказала она. — Подумаешь — еще бы несколько недель позанимался. Быть может, папу бы это примирило с горестным известием… А тебе бы позволило выиграть время.
— Что сделано, то сделано. — Я начинал злиться. — Я хотел донести до него свое мнение, продемонстрировать ему, что он больше не может вертеть мною, как ему захочется. — Лицо Деборы застыло, когда я добавил: — Я знаю, что буду за это гореть в аду.
— Мне казалось, у евреев нет ада…
— Извини, Деб, — педантично поправил я, — он есть — мы называем его геенной. Обитель душ грешников. Так что, если в будущем захочешь мне написать, адрес ты уже знаешь. Только пиши на асбестовых пластинках.
Она смерила меня пытливым взглядом.
— Я что-то не пойму. Ты веришь в ад. Ты веришь в Судный день. А в Бога ты веришь?
— Да.
— Тогда почему ты не можешь стать раввином?
— Потому, — ответил я, глубоко страдая, — что не верю в себя самого.
38
Дебора
Заключительный гимн община исполняла громко и вдохновенно. Потом все склонили головы, и духовный предводитель конгрегации, воздев руки, благословил собравшихся.
«Да благословит тебя Господь и сохранит! Да озарит тебя Господь ликом Своим! Да обратит Господь лик Свой к тебе и принесет тебе мир».
Из огромных органных труб полились торжественные ноты «Адажио соль-минор» Альбинони, и раввин Стивен Голдман, облаченный в черные одежды и шапку, похожую на головной убор кардинала, только другого цвета, энергично прошагал по центральному проходу храма Бейт-Эль [42] . Он стоял возле дверей, персонально осеняя каждого выходящего члена общины своим субботним благословением.
42
Хотя с точки зрения ортодоксального иудаизма синагога не является собственно храмом (таковым был только храм в Иерусалиме, от которого осталась только Стена Плача), реформистские синагоги в США нередко именуются храмами.
Хотя в храме работал кондиционер, число пришедших на службу в этот июньский вечер было невелико. После трех десятков рукопожатий толпа поредела настолько, что раввин Голдман обратил внимание на сильно загорелую молодую особу, нервно переминавшуюся с ноги на ногу, в одном из дальних рядов.
Он с улыбкой перехватил ее взгляд и обратился к ней с традиционным для пятницы приветствием: «Шабат шалом». Они обменялись рукопожатием.
— Вы ведь новенькая, так? — спросил раввин.
— Вообще-то я здесь всего несколько дней.
— А-а, — откликнулся он. — А как вас зовут?
— Дебора, — ответила она и смущенно уточнила: — Дебора Луриа.
— Из тех самых Луриа? — Он был искренне восхищен.
— Да, — неуверенно ответила она.
— А что вас привело сюда на службу? Ведь вы, ортодоксы, считаете нас чуть ли не еретиками?
— Ну меня-то уж навряд ли можно причислять к ортодоксам. Я живу в кибуце.
— Замечательно! — обрадовался он. — В каком именно?
— Кфар Ха-Шарон. Знаете такой?
— Да. Несколько моих однокашников проводили там летние каникулы. Вы ведь там консервируете томаты или что-то в этом духе?
— Не совсем. — Дебора улыбнулась. — Мы их замораживаем.
— Ну, по крайней мере я помню, что это овощи, — пошутил он. — Не подождете, пока я со всеми попрощаюсь? Мне было бы интересно с вами поговорить.
Она кивнула.
Уже через несколько минут Дебора и молодой раввин сидели на соседних скамьях и делились воспоминаниями об Израиле.
— Мне понравилась ваша служба, равви.
— Благодарю. Бунт левита Корея против Моисея навевает массу современных аналогий — в том числе касающихся Попечительского совета любого храма. Чтобы, как сказано, не «ставили себя выше народа Господня».
— Вы завтра утром опять будете вести службу? — поинтересовалась она.
— Да, я выбрал один кусок из Исайи.
— Я помню главу сорок шестую, — сказала Дебора. — Мне нравится образ Иерусалима как рожающей женщины. Потрясающая метафора!
— Вы прекрасно владеете предметом, — похвалил раввин. — Правда, от дочери рава Луриа я иного и не ожидал. Как долго вы здесь пробудете?
— Пока не могу сказать. У отца был удар. Пока он еще в больнице.
— Прискорбно слышать! Дело серьезное?
— Очень, — призналась она. — Но мы надеемся, что последствия будут минимальными.
— С вашего разрешения я бы хотел завтра вознести молитву за его выздоровление. Придете?
— Вы очень добры. Конечно, приду.
— Отлично. Значит, мы вас пригласим возглашать Тору.
До этого момента Дебора считала себя внутренне свободной. Сейчас она поняла, что до этого еще далеко.
— Ой, нет! Нет, я не смогу, — пролепетала она.
— Не понимаю, почему? — удивился ребе Голдман. — Не сомневаюсь, по-еврейски вы читаете лучше меня. К тому же вам не придется возглашать ничего, кроме благословений, которые…
— Благословения я знаю, — перебила она. — Тут дело в моем воспитании.
— Можете не объяснять, — сочувственно произнес он. — Но хватит ли у вас смелости пренебречь традициями и отведать равноправия?
Она засомневалась. Но лишь на долю секунды. «Прекрати, Дебора, — сказала она себе, — ты всю жизнь этого ждала!»
— Да, — бесстрашно объявила она. — Почту за честь.
— Вот и хорошо, — сказал ребе Голдман. — Для меня это тоже будет большая честь. Увидимся завтра утром.
— Спасибо, равви, — выпалила она и быстро удалилась.
От возбуждения вперемешку со страхом у Деборы кружилась голова.
Завтра будет самый важный день в ее жизни — если не считать того дня, когда родился Эли.
Как Дэнни в день его тринадцатилетия, она исполнит ритуал, который по еврейским законам обозначит ее вступление во взрослую жизнь.
Было чудесное летнее утро.
«Идеальная погода для пляжа, — подумала Дебора. — Может, на мое счастье, в храм никто не придет».
И она не очень ошиблась. Те несколько десятков прихожан, кто явился в этот день на службу, были в основном представителями старшего поколения.