Сохраняя веру

Пиколт Джоди

– Бубновая дама, шестерка пик…

– Привет, Майкл, – мягко произносит Иэн, садясь рядом.

– Червовый король. Двойка пик. Семерка бубей…

Иэн подсаживается ближе:

– Как дела, Майкл?

Не переставая раскачиваться из стороны в сторону, мужчина твердо объявляет:

– Шестерка треф!

– Да, приятель, – вздохнув, кивает Иэн, – шестерка треф.

Он снова садится на прежнее место и смотрит, как чередуются карты: красная, черная, красная, черная…

– Ну вот! – восклицает Майкл. – Туз…

– В рукаве, – договаривает Иэн.

Впервые

за все это время Майкл бросает на него беглый взгляд и, повторив как эхо: «Туз в рукаве», продолжает перебирать карты.

Иэн молча сидит до тех пор, пока не истекает ровно час с момента его прихода. Он знает: хотя Майкл никак на него не отреагировал, если уйти на каких-нибудь несколько минут раньше, тот обязательно заметит.

– Ладно, приятель, увидимся через неделю, – тихо говорит Иэн.

– Дама треф, восьмерка бубей…

– Пока, – сглотнув, произносит Иэн.

Выйдя из здания, он отправляется обратно в Мэн.

Недавно Вера сделала открытие: если крепко-крепко зажмуриться и потереть глаза подушечками пальцев, начнут появляться звездочки и зеленовато-голубоватые круги. Эти круги, наверное, и есть Верины глазные яблоки, которые отражаются, как в зеркале, на изнанке ее век. А если она тянет себя за уголки глаз, то видит вспышку красного цвета – цвета гнева.

Вера проделывала этот эксперимент много раз, но со вчерашнего дня он перестал ей удаваться. Дело в том, что в школе начались занятия. Уилли Мерсер заявил, что только малявки носят ланч в коробке с русалочкой, а когда Вера, попытавшись его проигнорировать, заговорила шепотом со своей хранительницей, он засмеялся и сказал, что у нее едет крыша. Тогда Вера закрыла глаза, чтобы его не видеть, но это не помогло ей успокоиться, зато вскоре школьная медсестра позвонила маме и сказала: «Ваша дочь не переставая трет глаза. Наверное, у нее конъюнктивит».

– Вера, у тебя болят глазки? – спрашивает доктор Келлер.

– Нет, но все почему-то так думают.

– Да, твоя мама рассказала мне, что было вчера в школе.

Вера моргает и щурится, глядя на лампу дневного света:

– Я не болею.

– Не болеешь?

– Мне просто нравится это делать. Так я вижу разные вещи. Попробуйте сами, – предлагает она, вздернув подбородок.

К ее удивлению, доктор Келлер действительно снимает очки и трет глаза:

– Я вижу что-то белое, похожее на луну.

– Это внутренность вашего глаза.

– Правда? – Доктор Келлер снова надевает очки. – Ты это точно знаешь?

– Ну нет, не точно, – признается Вера. – Но вам не кажется, что глаза, даже если их закрыть, все равно смотрят?

– Очень может быть. А ты, когда закрываешь глазки, видишь свою подругу?

Вообще-то, Вера не любит говорить о хранительнице. Но доктор Келлер сильно удивила ее, сняв очки и начав тереть глаза, что Вера еле слышно отвечает:

– Иногда.

Доктор Келлер внимательно смотрит на Веру, так, как никто уже давно не смотрел. Мама, когда пытаешься ей что-то рассказать, только говорит «да-да» или «угу», а сама думает о своем. Миссис Гренальди, учительница, вообще

не смотрит детям в глаза, а пялится на их макушки, словно боится увидеть в волосах каких-нибудь жуков.

– Вы уже давно дружите?

– С кем? – спрашивает Вера, хотя догадывается, что доктора Келлер не проведешь.

– Вера, а у тебя есть еще друзья? – Психиатр слегка подается вперед.

– Конечно. Я играю с Эльзой и Сарой. И с Гэри, если мама заставляет. Но Гэри вытирает сопли о мою одежду, когда думает, что я не вижу.

– Я имею в виду таких друзей, как твоя хранительница.

– Нет, – подумав, отвечает Вера. – Я не знаю никого, кто был бы на нее похож.

– А она сейчас здесь? С нами?

– Нет, – отвечает Вера и оглядывается.

Ей неловко от этих расспросов.

– Твоя хранительница с тобой разговаривает?

– Да.

– Бывает, что она говорит тебе какие-нибудь страшные вещи?

Вера мотает головой:

– Она делает так, что мне становится лучше.

– Она прикасается к тебе?

– Иногда. – Вера закрывает глаза и надавливает на них большими пальцами. – Ночью она встряхивает меня, чтобы разбудить. И обнимает.

– Это, наверное, приятно, – произносит доктор Келлер.

– Она говорит, что очень меня любит, – смущенно кивает Вера.

– Значит, она только твоя подруга? Больше ничья?

– Нет, – отвечает Вера, – у нее много друзей. Просто со мной она сейчас видится чаще. У меня тоже так было: раньше я часто ходила играть к Брианне, но ее перевели в другую школу, и теперь мы встречаемся редко.

– Твоя хранительница рассказывает тебе о тех, с кем еще она дружит?

Назвав несколько имен, Вера поясняет:

– С ними она играла давно. Сейчас уже не играет.

Доктор Келлер вдруг замолкает, что кажется странным. Обычно она прямо-таки забрасывает Веру вопросами – хоть уши затыкай. К тому же у нее подрагивают руки. Как у мамы, когда та глотает таблетки.

– Вера, – наконец произносит доктор, – ты… Тебе нравится… – Она делает глубокий вдох. – Ты когда-нибудь молилась о том, чтобы иметь такую подругу?

Вера морщит носик:

– Молиться? А это как?

По глазам доктора Келлер Мэрайя понимает, что та стоит на пороге какого-то открытия. Или, может быть, открытие уже сделано. Трудно сказать. Вера преспокойно играет в соседнем помещении, по другую сторону смотрового окна. Доктор садится за стол и жестом предлагает Мэрайе сесть напротив.

– Сегодня ваша дочка упомянула нескольких людей: Германа Иосифа из Штайнфельда, Елизавету из Шёнау, Юлиану Фальконьери…

Встретив вопросительный взгляд доктора Келлер, Мэрайя пожимает плечами:

– Не припомню, чтобы у нас были знакомые по фамилии Герман. А Шёнау – это где-то поблизости?

– Нет, миссис Уайт, – мягко отвечает доктор Келлер. – Это далеко.

– Может, она выдумала эти имена? – нервно усмехается Мэрайя. – Если у нее есть воображаемая подруга, то почему бы не… – Не договорив, она замолкает, ладони покрываются по`том, хотя она сама не понимает, с чего вдруг разволновалась.