Сокол и Чиж
Шрифт:
Когда заехал Максу по лицу?
Когда приехал к университету и ждал? Как дурак ждал Чижа в машине, потому что по-другому не мог. После того, как она пришла за мной ночью в отделение — не мог дома находиться один, даже зная, что она ничего мне не должна. Почему так отчаянно захотелось что-то сделать для нее, когда увидел девчонку расстроенной — еще ночью на кухне? Тогда я явно почувствовал, что не хочу оставлять ее горечи прошлого. Никому из прошлого.
Только я. Чтобы помнила только меня.
Эгоистично? Наверно. Странное ощущение, новое и непонятное, но сегодня я готов был свернуть для
Какого же черта со мной происходит? С нами происходит? Я давно жил один и ни в ком не нуждался. Возвращался в свой дом, чтобы спать. Чтобы забыться в нем с очередной Заей и снова остаться одному. Никогда не думал о доме, как о чем-то одушевленном. Месте, в котором уютно и где тебя кто-то ждет. По-настоящему ждет. Чиж никогда не говорила, но я знал, что ждала. Это было видно по мелочам, грело незнакомой приятной мыслью и проникало под кожу. Ее присутствие, запах, смех. То, с какой легкостью дом принял ее заботу… или я сам. Черт его знает. С недавнего времени я ненавидел моменты, когда оставался в нем один.
Да, я хотел Анфису — ту смешливую девчонку в дурацкой пижаме и простом свитерке. И другую — отзывчивую, горячую, которая снилась мне и сводила с ума каждую ночь, и которая, теперь я знал, существовала в реальности. Хотел так сильно, что едва не взял, в последний момент захлопнув дверь квартиры за своей спиной. Только растерянность в глазах Чижа и неготовность ответить — остановили меня. Было так легко все испортить. А что потом? На что я был готов потом?
Она опомнилась после нашего сумасшедшего поцелуя, я прочитал это в ее глазах, а я — нет. Но тренировка пошла на пользу, и я снова держал ситуацию в руках. Был уверен, что держу, когда возвращаясь к машине, думал о том, что не намерен ничего менять. Сначала стоило разобраться и с расстоянием, и с нами. С тем, чем все могло закончиться, решись мы на большее.
Я завел мотор «Тойоты» и достал из бардачка телефон. Увидев входящие звонки, нахмурился — больше десяти от Луки и пять от Чижика. В такое-то время? Сорвался с места тут же, набирая Чижа.
— Привет! — она ответила сразу, но полушепотом. — Подожди, — попросила, — я уйду на кухню. Минутку! — я практически увидел, как девчонка на носочках выбегает из комнаты.
— Чиж, что случилось? Почему ты говоришь тихо? И почему не спишь?
— Ну, наконец-то, Артем! — выдохнула она, негромко хлопнув дверью. — Ты сначала ответь, почему к тебе никак не дозвониться? Ты же меня сегодня сам просил отвечать, и сам же молчишь! Я почти оделась, уже хотела выходить!
— Постой… Куда выходить? Зачем?
— Затем, что у нас дома твой брат. Точнее, у тебя дома.
— Лука?
— Ну да. Пришел два часа назад. Я его накормила и сейчас он спит.
— В каком
— В самом прямом! Сам приехал на автобусе, представляешь? Он тебе звонил, но не смог дозвониться, а телефон вашего отца Лука не знает. Артем?
— Да? — сердце сжалось под ребрами в предчувствии чего-то плохого.
— Кажется, с твоей мамой беда, — призналась Чиж. — Я уже думала к ней ехать, насилу узнала у Луки адрес дома, но будет лучше, если ты сам.
— Она… Алиса жива?
— Да. Лука говорит, что да. Но, похоже, у нее нервный срыв на фоне затяжной депрессии. Твоя мама рассталась с сожителем и, я полагаю, была не в себе, когда прогоняла сына из дома. Лука говорит, что она все время повторяла какая плохая мать и посылала его жить к отцу. Бросала за порог вещи. Он признался, что у нее проблемы с… алкоголем. Ты осторожно там, ладно?
Я ненавидел Алису и за это тоже, за то, что сегодня пришлось пережить Луке, но автомобиль уже мчался в сторону ее дома, разрывая шинами стылый асфальт.
— Артем?
— Что?
— Позвони мне. Я буду ждать.
— …
— Артем? — Ком в горле все никак не давал сказать.
— Хорошо, Чиж.
Алиса оставила себе путь к отступлению. Даже в сегодняшнем сумасшествии она играла с чужими чувствами и ждала, что ее спасут. Вернут к былой красоте и благополучию. Снова найдется тот, кто поможет и вытащит из трясины, вскинет проблемы слабой женщины на свои плечи, чтобы она, отряхнувшись, оставив после себя осколки и пепел, пошла ломать чужие судьбы дальше.
В доме горел свет — это первое, что бросилось в глаза, едва я открыл ворота и увидел распахнутые настежь входные двери. Разбросанные по холлу вещи. Разбитую посуду и зеркала. Она курила и, по-видимому, последние несколько часов тушила сигареты о домашние предметы и мебель. Я увидел свежее прогорелое пятно на дорогом тюле в гостиной — просто чудо, что здесь все не сгорело к чертям.
Она лежала в своей спальне на широкой кровати, как кинозвезда пятидесятых — надев на себя дорогие чулки и платье. Жалкое зрелище для той, чью красоту напрочь смел ураган безумства и ярости. Это только в кино красиво — наглотавшаяся таблеток, списанная со счетов звезда с пустой бутылкой виски в руке и предъявленным миру «факом». Сейчас яркий макияж матери на бледной коже напоминал жуткую маску упырицы, волосы — мокрую ржавую паклю, а из глубокого декольте вывалилась одна грудь, измазанная в блевотине. И снова Алисе повезло, что не захлебнулась. Жутко воняло алкоголем.
Я попробовал пульс на запястье — он не прощупывался, но тело было теплым. Вытерев простыней лицо и рот, опустил пальцы на шею, уже набирая номер скорой.
— Скорая? Срочно нужна реанимационная помощь! Женщина сорока лет. Без сознания. Предположительно отравление медикаментами и алкоголем. Не знаю. Думаю, часа два, не больше. Улица Кольцова, дом 53. Что я должен сделать?
— Алиса, очнись! Алиса!..
Отец приехал уже в больницу — помятый и небритый, в распахнутом настежь пальто. Нашел меня в холле и тут же ушел к дежурному врачу. Минут через десять вернулся, чтобы тяжело опуститься рядом в кресло.