Сокол на запястье
Шрифт:
— Да, под Дандариком. — нехотя кивнула Бреселида.
— Тоже мужики взбесились? — выпытывала трактирщица. — Охо-хо, что-то не ладно вокруг.
Сотница даже натянула поводья от неожиданности.
— Что значит «тоже»? Откуда тебе известно?
Амага добродушно рассмеялась.
— Не думала я, что разбойники и до болот добрались. А здесь в горах пошаливают. Сама видишь, всех переполошили.
— Что о них известно? — уточнила Бреселида. — Сколько? Где?
— Разное говорят, — пожала необъятными плечами трактирщица. — Мужики ничейные.
Бреселида смотрела, как с каждой секундой сереет лицо Радки, еще не забывшей растерзанные трупы жриц на поле за Дандариком.
— Если они напугали столько народу, то их должна быть целая армия, — предположила синдийка.
— У страха глаза велики. — остановила подругу Бреселида. — В горах и горстка бойцов может наделать много шуму. — она сдула прилипшую на лоб прядь волос. — Я не верю, чтоб люди целыми семьями уничтожали своих матерей и сестер.
— А Дандарик?
Сотница не знала, что ответить. Для нее события на болотах до сих пор оставались загадкой.
— Роды мирно живут веками. — покачала она головой. — А тут в одну осень… И Дандарик, и Дорос, и Цемесс. Если б семьи нападали друг на друга, тогда я знала бы, что делать. Но здесь! И как они, интересно, собираются жить без женщин?
— То-то и оно, — вставила Амага, уязвленная невниманием Бреселиды. — Это пока они баб выгнали, а потом грозятся прийти домой и устроить все по-своему. Они хотят найти Золотую Колыбель и завладеть ею. Говорят, де они должны править родами, решать, когда гнать скот, а когда пахать землю. Алтари Великой Матери снести. Нечего, говорят, понапрасну людей изводить. Что это за мать, которая своих детей режет?
«Не могу упрекнуть их в отсутствии логики,» — вздохнула Бреселида.
Миновав центр Цемесса: тесную площадь, рынок и дом собраний — отряд выехал в рыбачье предместье.
На камне у обочины дороги сидел тощий старик в засаленной хламиде и продавал почтовых голубей. Его плетеные ивовые клетки свисали с мощных веток шелковицы, как гигантские диковинные плоды. Он был, наверное, последним из оставшихся в Цемессе уличных торговцев и просто не знал, что делать со своим товаром.
Долгим тревожным взглядом старик проводил отряд, зацепившись глазами за высокую фигуру Ярмеса.
— Ну, довольно, — сказала Амаге «амазонка». — Накаталась. Слезай. Мы расположимся здесь и пойдем к кочевникам повыспросить, что они знают о бандитах. — она спешилась, помогла трактирщице благополучно спуститься на землю и только тут заметила, как внимательно наблюдает за нами Ярмес.
Вероятно, он и дорогой, держась поодаль, изо всех сил прислушивался к разговору.
Бреселида знаком подозвала горца.
— Ты о них слышал? О бандитах, я говорю?
Ярмес нехотя кивнул.
— Что?
— Что у них собираются люди без родов. Сами по себе. Как я. — он опустил голову и теребил в руках уздечку.
— И? — всадница сдвинула брови.
— Ну и я к ним хотел податься. А что? — Ярмес вскинул на нее взгляд. — У Собак разве лучше? У людоедов? Я потому с вами и увязался: думал, убегу по дороге. Да Умму пожалел. И мальчишка твой, козел, все ночи на пролет на меня зелеными глазищами пялился. Думал, отойду два шага, точно съест. Не человек он вовсе.
— Это правда. — согласилась Бреселида. — Я ему приказала за тобой следить. Значит, была права: ты ненадежен.
— Выходит так. — согласился Ярмес.
— Вот дурак! — ахнула Амага, изумленно глядя на горца. — Чего ж ты, сынок, в таких вещах признаешься?
— Он дикарь. — остановила ее Бреселида. — Его мама врать не научила.
— Извини, — обратилась она уже к Ярмесу, — но теперь нам придется тебя связать. Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь в моем отряде проснулся с перерезанным горлом как раз тогда, когда рядом разбойники.
— Как скажите. — вздохнул горец. — Только напрасно это. Я вас не предавал.
— Но можешь предать. — покачала головой сотница. — Умма!
Девушка-медведь едва живая от усталости сползла на землю.
— Придется тебе караулить своего приятеля, чтоб не сбежал к разбойникам. — обратилась к ней командир. — Мы видели, как он дерется, и никому из нас не хотелось бы сойтись с ним на узкой тропе. Ты же помни, что он единственный свидетель по делу о твоем брате. Без него царица тебе не поверит.
Меотянки, ведя лошадей под уздцы, разбрелись по рыбацким дворам в поисках места для отдыха.
Кочевники, заполонившие Цемесс, ничего нового не добавили к рассказу Амаги. В сопровождении охраны из 20 спутниц Бреселида отправилась побродить среди пестрых кибиток, раскинувшихся за поселком по подолу холма. Здесь были разные роды: доильщики кобылиц с Гипаниса, горные и равнинные арихи, керкеты с татуированными ляжками. Все они держались особняком друг от друга и старались не пересекать воображаемых границ, пролегавших между стадами.
Синдийки в цветных платках и ярких вязаных шапочках привычно распоряжались на стоянке, громко болтали и тыкали пальцами во всех проходящих. Они обступили Бреселиду гурьбой, жаловались и махали руками. Выходило, что подданными Тиргитао их роды себя не считают, но немедленной защиты от разбойников требуют именно у всадниц царицы.
— Раз вы гости, то и кочуйте себе на север. — заявила Бреселида. — Ваши пастбища далеко отсюда. Властью, данной мне, я закрываю Цемесс для торговли, пока не выбью шайку с горы.
— Мы проехать не можем! — возмущались женщины. — Выданное ли дело, гнать скот прямо в лапы бандитам? Сначала расчисти дорогу!
— Да ваш скот сам кого хочешь затопчет! — возмутилась «амазонка». — Если думаете остаться, дайте мне отряд в сто лучниц для поддержки.
— Сто не дадим. — упрямились синдийки. — У нас мужики сами не свои, как узнали про разбойников. Того и гляди в горы сбегут. Боимся, как бы не ударили в спину! 20 еще куда ни шло.