Сокол Ясный
Шрифт:
Что по лесу ходит,
Серых овец ловит.
А того волка боялись,
Что по полю рыщет,
Красных девок ищет.
Под песню девушки, взявшись за руки, пошли по кругу, потом стали делать вид, будто полют лен. Парни кружили у опушки, выжидая; за кустами мелькала серая мохнатая спина. Кто-то крался там, не показываясь, и хотя девушки знали, что за ветвями таится кто-то из старших парней, накинувший волчью шкуру, все равно было жутковато. Уже повисли сумерки, да и время сейчас такое: был парень, а вдруг станет незнам кто!
Где ни взялся паренек,
Схватил девку поперек,
Схватил девку поперек
За шелковый
Повел девку во лесок…
«Волк» вдруг выскочил из-за кустов, схватил ближайшую к нему девушку – это оказалась Кудрявка – и потащил истошно вопившую добычу в лес. Прочие девушки завизжали, стали звать на помощь, парни закричали, колотя палками по стволам, как загонщики на настоящей охоте, потом кинулись вдогонку вместе с девушками, повыше подобравшими подолы, чтобы ловчее было бежать.
Младина, несмотря на небольшой рост отличавшаяся бойкостью и проворством, сперва мчалась впереди и почти настигала «волка». Рослый плотный парень, по имени Лось, тащил Кудрявку сноровисто и умело – перекинув через плечо, головой назад, и придерживая за ноги, – но та дергалась, хваталась за ветки и всячески мешала ему, к тому же отчаянно вереща от боли, когда коса цеплялась за что-нибудь. Погоня с шумом и гамом катилась по роще, голоса отражались от стволов, и казалось, вся роща кричит, бежит, ловит… Младина видела множество белых прозрачных фигур – привлеченные шумом и весельем русалки то показывались из стволов, то снова прятались, то слетали с ветвей, то ловко запрыгивали обратно, как раз когда кто-то из молодежи норовил проскочить через тело невидимой для него нежити. Вилы имели полное право принять участие в игре, как и в обрядовых пирах: ведь их приглашали, девушки назвались их сестрами и сделались для них «своими» на то небольшое время, которое души умерших и духи растений проводят в земном мире. У Младины закружилась голова: живые и неживые метались перед ней, наталкиваясь друг на друга и смешиваясь, парни и девки иногда вдруг застывали на месте, не понимая, отчего пробрало внезапной дрожью – в полосу холодной тени, видать, занесло? Такова весна: земля еще не прогрелась как следует, и хотя верхний слой ее буйно зеленеет и дышит теплом, свежесть эта замешана на холоде, стихии мертвых.
Сперва замедлив шаг, Младина остановилась, прислонившись к березе, закрыла лицо руками – она боялась идти дальше, не понимая, где люди, где нелюди. Чья-то прохладная невесомая рука обняла ее сзади – она отняла ладони от лица и резко обернулась. Белое, как березовая кора, личико с тонкими острыми чертами улыбнулось из зелени листвы и тут же спряталось, но она успела заметить шальное веселье, горящее в черных, как метки на стволе, глазах. Младина оторвалась от березы и медленно, покачиваясь, пошла вслед за своими… Кто ей теперь свои?
Наконец «волка» настигли, отобрали у него добычу и заодно волчью шкуру, которую передали следующему «хищнику». Кудряшка, раскрасневшаяся, растрепанная, со съехавшей на бок поневой, оправляла одежду и приглаживала волосы под сыпавшиеся со всех сторон шуточки. Толпа повалила назад к поляне, чтобы продолжить игру, и парни, готовясь в свой черед быть «волком», загодя присматривали, кого бы схватить.
Вдруг кто-то тронул Младину за локоть; прикосновение было совершенно неощутимо, будто на руку просто упала тень; однако внутри прошла холодная дрожь, и Младина обернулась.
Возле нее стояли четыре девы в белых рубашках без поясов и вышивки, с сизым огоньком в глазах и черными пятнами крови на груди, одна кривобокая, скрюченная, три другие – стройные и прекрасные пугающей мертвой красотой.
Девушку словно холодной волной окатило: Младина перестала смеяться
– Вон он. – Старшая из мертвых межевых берез показала прозрачной рукой вперед, на смеющуюся толпу. – Вон наш убийца.
Младина повернулась и проследила за ее рукой. Русалка указывала на парня, державшего на плече волчью шкуру; вот он обернулся, поджидая Веснояру, что зацепилась подолом за куст, и Младина увидела смеющееся лицо Травеня.
Глава 6
Весь «русалий месяц» Младина была сама не своя. Она единственная знала то, о чем думали и очень хотели знать жители обеих сежанских волостей – отцы и старейшины. Но молчала. Самой ей теперь многое разъяснилось, но легче от этого не стало. Вот кто шептал ей на ухо «убийца!» на Овсеневой горе в день Ярилы Молодого! Впервые обретшие голос мертвые вилы пытались указать на того, кто лишил их жизни и на ком была кровь деревьев, не видимая ни для кого другого. Травень, не кто иной, срубил четыре межевые березы и тем едва не толкнул два рода в кровавый омут борьбы за угодья. Зачем ему это понадобилось, Младине было ясно: из-за Веснояры. Если бы Леденичи и Заломичи поссорились, девушек стали бы раздавать по другим родам, и Травень получил бы лучшую невесту волости без особых усилий. Скорее всего, он и указал Леденичам на хороший участок леса, который перед этим освободил от межевых знаков.
Итак, что случилось, было ясно. Но что теперь делать? Днем и ночью Младина думала об этом: на льняной делянке и на репище, где вместе с сестрами занималась прополкой, когда ходила за скотиной, и вечером на опушке рощи, где девушки водили круги – в купальский месяц молодежи давали больше свободы, да и страда пока не накатила. Она пела вместе с подругами, принимала участие в играх, но без души, все время была настороже, будто в любой миг из-за кустов мог выскочить самый настоящий волк. Беспокойство и ночью не давало ей спать. Она все знает, но как и с кем поделиться этим знанием? Нередко Младину подмывало рассказать обо всем отцу и матери, но останавливала уверенность, что незачем: они не помогут, только огорчатся из-за обеих старших дочерей. Спросят, откуда знаешь, и что отвечать? Духи межевых берез поведали? Тогда придется сознаться, что она разговаривает с духами. И прощай, мечта о замужестве. Избранная духами жена никому не требуется, красота и сноровка не помогут, а добрая слава рода не только не поправит дела, но и сама, пожалуй, пострадает. Вон, Угляна, и сама без вины мучилась, и свой род без намерения погубила. Нет, ради покойных дедов и живых братьев-сестер приходится молчать, скрывать, пока еще возможно, пока она в силах следить за собой и не разговаривать с духами вслух при всем народе.
А родители, похоже, и сами что-то подозревали на ее счет. Не раз Младина ловила на себе вопросительные, тревожные взгляды старших – матери, Муравицы, бабки Лебедицы, даже деда Леженя. Наверное, они видели, что с девкой что-то не так. Но ни о чем не спрашивали, и это тревожило больше, чем самые настойчивые расспросы. Они знают больше нее самой, потому и не спрашивают. Может быть, при ее рождении было сделано нехорошее пророчество? И ее имя, данное в честь не одной из бабок, а младшей из вещих вил…
Но открыть тайну ей самой никто не хотел: встретившись с ней глазами, родная мать отводила взгляд. Однажды Младина пыталась спросить ее прямо, но Бебреница замахала руками: дескать, все нужное тебе Угляна в избушке поведала, а чего она не сказала, того и я не скажу, не ведаю! Младина даже растерялась. С детства она привыкла: мать все знает, что до нее, Младины, может касаться. И когда мать отказалась, Младина почувствовала себя так же дико, как если бы пришла за водой на реку, а в реке нет воды!