Сокол Ясный

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ту женщину, самую молодую, что несла ребенка, он тоже узнал. Это была Белодена Витимовна, дочь его младшего сводного брата. Сам Витим умер уже лет десять как; его дочь растил Бранемер, и она целых шесть лет, с двенадцатилетнего возраста, исполняла должность дешнянской Лады. Он долго не отдавал ее замуж, поскольку некому было ее сменить. Пару лет назад сделать это все же пришлось, чтобы не позорить род; мужа ей он нашел поблизости, чтобы Белоденка могла оставаться Ладой, возможно, пока не найдется и не женится Пребран. Ну, или пока не подрастет ее собственная дочь.

Однако Рожаницы-удельницы напряли иную судьбу. Белоденка умерла первыми родами, и ребенок ее, мальчик, вскармливался пока в отцовском роду. В горький

час Бранемер и сам думал, что этот ребенок – последняя веточка рода Витимеровичей. И если не вернется Пребран, если боги не пошлют больше сыновей самому Бранемеру, то этот мальчик, правнук старого князя Божемога, останется единственным возможным наследником и продолжателем рода.

Так неужели ничего иного ждать не следует? Во сне к нему пришли три удельницы, принявшие облик предков того ребенка по женской ветви: – Белоденки – его матери, Яросветовны – жены Витима и бабки ребенка, и Данеборовны – матери Витима и прабабки младенца. Пытались положить наследника ему на руки. Оттого он и закричал во сне, будто ему совали в ладони раскаленное железо.

– Нет! – Бранемер сел на лежанке, запустил пальцы в волосы, утер ладонями пот со лба. – Рано… вы меня хороните…

– Что с тобой? – Милозора тоже приподнялась и прикоснулась к его локтю. – Домовой, что ли, душит?

– Да уж не лучше домового! Нет! – рявкнул Бранемер, глядя в темноту и обращаясь к тем, кого здесь сейчас не было. – Рано вы меня сажаете чужих внуков качать! Я вам еще не пень старый!

Ведь у него была еще одна, последняя надежда. Богиня Лада, живущая под землей, как золотое зернышко, готовое проклюнутся на свет, едва оросит его животворящая Перунова влага.

Он не имел права владеть ею. Еще зимой сюда однажды явился полоцкий княжич Хортеслав со своей молодой дружиной и потребовал возвращения Унелады Красовитовны, с которой был обручен еще отроком. Предъявил кольцо и свидетельство своего кормильца и волхва, но Бранемер и сам знал, что утянул чужой каравай. Княжич Хортеслав был молод, но отважен, силен и уверен. Не робея, он глядел в глаза Бранемеру, годившемуся ему в отцы, и решительно требовал возвращения похищенной девы. Ах если бы и его сын Пребран вырос таким же! Глядя на Хортеслава, Бранемер не мог подавить в себе зависти к его отцу.

Не показывая своих чувств, он невольно ответил то же самое, что и Лютава: Унелада приехала послужить богине ради завершения своих посвящений, а к Ладиному дню, когда Лютава привезет его собственного сына с невестой, Унелада вольна будет идти куда ей вздумается. В опровержение этого Хортеслав мог предъявить только свой сон и не стал этого делать; тем более что девушка уже какое-то время находилась в священном заключении и вызволить ее оттуда до истечения срока было нельзя ни при каких обстоятельствах. Поэтому он был вынужден смириться с тем, что до наступления весны своей невесты не увидит, но и уезжать не пожелал. Бранемер предоставил ему и дружине пристанище в одном из близко сидящих родов на Десне, чтобы дождался весны. А там, если Пребран вернется, особенно с невестой, у Бранемера не будет причины задерживать Унеладу. Если же не вернется…

Нынешний сон лишил его последних сомнений. Если Пребран не вернется, у него останется всего один выбор. Или взять за себя чужую невесту – или отдать свое наследие двоюродному внуку. А он в свои неполных пятьдесят лет был еще не так дряхл, чтобы выбрать второй путь.

А решать предстояло уже сейчас. Ладин день стоял на пороге.

***

В это утро, как и каждое в последние пять месяцев, волхв Огневед рано поутру спустился в подземное обиталище Лады. С собой он нес охапку дров. Обычно Лада к его приходу еще лежала в постели, укрывая поверх одеяла большой медвединой: за ночь изба остывала, и девушке не хотелось вылезать на холод. Огневед принимался топить

печь, попутно рассказывая священной пленнице немудреные зимние новости, а Лада иногда пересказывала ему свои сны и советовалась об их значении. Важную новость он принес ей только однажды: когда приехал ее нареченный жених. Лада приняла это известие без радости, о чем Огневед не преминул намекнуть Бранемеру.

Но сегодня она ждала его уже одетой и причесанной, сидя на расправленной медведине. Унелада не спала эту ночь: пряла шерстяную нить, плела на вилочке шнур, вязала на нем обережные узлы. Этому искусству она была обучена в совершенстве, как всякая девушка подобного происхождения. Для любого недуга и прочего случая были свои узлы, свои заговоры. И где же было вязать их, как не здесь, на грани того и этого света, но ближе к тому?

– Среди трех ключей, средь шести камней течет река широкая, стоит гора высокая, на ней столб железный, на нем витязь железный, голова золотая, ус серебряный! – приговаривала она почти про себя. – Подпирается он копьем железным, молнией палючей, укрывается щитом золотым, самим солнцем трисветлым! Ты, Перун-батюшка, хранишь-боронишь весь белый свет! Охрани ты, Перун-батюшка, Бранемера, сына Божемогова, внука Витиславова. Огради его тыном железным, укрой щитом золотым, отврати от него всякое вражье железо, и меч, и топор, и копье, и стрелу, дабы железо его не ранило, тела не рубило, костей не ломало, раны не кровавило…

И хоть слова вещие здесь важны, важно и другое. Все эти пять месяцев, почти лишенная общества людей, вырванная из человеческого мира, Унелада жила в мире ином и напитывалась его силой. Да так, что, выйдя отсюда, по-прежнему будет богиней в земном мире. В этом и заключался смысл ее пребывания здесь.

За зиму ее намерения не изменились. И сейчас, как осенью, при мысли о Бранемере ее охватывало чувство, что она родилась на свет для того, чтобы помочь ему, принести довольство и счастье. Она родилась, чтобы стать Ладой, и ее истинное место было именно здесь, где в ней так нуждались. Она чувствовала, что пустила глубокие корни в этом священном месте, и вырвать ее отсюда невозможно, не погубив. Поэтому она желала победы Бранемеру, а не тому жениху, которому ее пообещали еще девочкой, когда сама она не знала своей судьбы. Да и никто не знал.

Всей душой она призывала победоносную силу Перуна на творимый науз, но… не выходило. Дух ее как бы соскальзывал сверху вниз, и вместо Перуна ей мерещилась темная громада Велеса – глубокого, как бездна, могучего, как земля, вместившего в себя мудрость всех ушедших поколений. Но Унелада была достаточно мудра в свои юные годы и обучена, чтобы не противиться и не идти против течения, а позволить ему нести себя. Ведь так и было: ее, юную Ладу, похитил от законного супруга сумрачный Велес и в его владениях она живет всю эту долгую зиму. Они шли по пути богов, а значит, боги делились с ними своей силой. Вот только, вопреки обычаю, Лада здесь и хотела остаться. Хотела пасть благодатным дождем на его усталую грудь, зажечь огонь юности в его усталых глазах. И тот, истинный бог подземелий, был благосклонен к ее желанию, она знала это, ощущала всем существом. Тот, истинный Велес нуждался в силе ее юности. Она была готова дать ему желаемое и не сомневалась, что он в ответ исполнит то, чего желала она. И она, сама того не замечая, обращалась к нему:

– Прикажи ты, Велес-батюшка, всему своему укладу и железу: поди ты, железо всякое, прочь от Бранемера, Божемогова сына, Витиславова внука. Ты, стрела, поди в дерево, а железо – в землю, а перо – в птицу, а птица – в небо. Как соколу в море рыбой не ходить, так Бранемеру невредиму быть от ворога лютого, от оружия всякого…

И она чувствовала, как Велес благосклонно улыбается ей тихой улыбкой из кромешной тьмы.

– Изготовилась? – удивился Огневед и бросил охапку дров возле печи. – Не спеши. Ладин день послезавтра.