Соколиный остров
Шрифт:
– Чего ты? – лениво повернулся Сабуров.
– Вода, братцы! Так и подступает! Кругом вода!
– Ладно-ладно, Гаврилыч! Не паникуй! Лодка есть. Да и не пойдет вода дальше. Все весны здесь сухо было.
Они еще пили, накрывая первую
Володька потом вспоминал, что Сабуров заставлял Гаврилыча плясать и прыгать через костер, и он… Володька, смеялся, показывал пальцем на бедного старика. Еще он помнит чувство ожесточенного превосходства над Гаврилычем. Это стайное чувство, когда люди, объединившись, находят в травле одного беззащитного теплую сродственность, было тогда и в Володьке.
– Пляши, Гаврилыч! Ай-ду-ду-ду!.. – желтозубо скалился Сабуров, ломая в кулаке сухую ветку, и Володька, заражаясь его злобной радостью, хлопал с остервенением в ладоши.
А потом откуда-то из-за кустов на стоянку налетела плотная стайка уток. Они со свистом прошли над водой и круто повернули в сторону дальних стариц. Уток, видимо, подняли на крыло, выбили из тихих заводин.
Сабуров кинулся к рюкзакам и расчехлил пятизарядную «ижевку».
Еще одна стайка кряковых так же быстро и неожиданно появилась над ними. Сабуров выстрелил. С третьего выстрела в догон одна утка пошла вниз и забилась на воде.
– Гаврилыч! – проревел Сабуров. –
– Лодка же есть! – дернулся было к «Казанке» Володька.
– Не лезь, я хозяин! Гаврилыч, вперед! Зубами ее, слышал?! Зубами, ав-ав!..
Гаврилыч, сбрасывая на бегу телогрейку, кинулся в ледяную воду, охнул и поплыл по-собачьи. Доплыв до утки, он ухватил ее зубами за крыло и повернул назад.
Сабуров ждал его с полным стаканом огненной иноземной водки с русским названием.
– Уважаю за это, Гаврилыч! Пей, старик! – Сабуров взял утку и протянул стакан.
Гаврилыч, трясясь и размазывая утиную кровь, присосался к водке. Потом, всхлипнув, пошел к костру.
… Володька проснулся от холода и чувства какого-то страшного омерзения. Что это было?
Луна бледно проглядывала сквозь легкую морозистую дымку. У тлеющих углей кострища разметался на лапнике Сабуров, рядом с ним клубком свернулся Гаврилыч. Из-под старой кроличьей шапки виднелось его острое большое ухо.
Володька тяжело сел и чуть не застонал от навалившегося тоскливого стыда, невозвратности того, что уже было. Шустов подошел к лодке. Она была на плаву. Вода поднялась почти до кострища, плескалась с другой стороны луговины, отделяя стоянку от высокого коренного берега. Луговина стала небольшим островом.
Конец ознакомительного фрагмента.