Сокровища древнего кургана
Шрифт:
— Ко мне приходил отец… Цветов принес… Это ты постарался?
Я ничего не ответил, а мама не стала допытываться, только горько качнула головой.
— Как он изменился… Жалко… Прощения просил… Клялся — пить бросит. К нам обратно просился… Как ты думаешь, Костенька?
Что я мог сказать? Пусть мама сама решает. А я что? Конечно, хорошо бы снова жить вместе…
На днях укатил домой Игорь. За ним приезжал отец на новенькой «Ладе». Успел, значит, купить за лето. Я как раз бежал за хлебом. Вдруг меня окликнул Игорь.
Подошел, проговорил едва слышно:
— Я сейчас уезжаю…
— Ай, ай, какой удар! — воскликнул я, изображая великую скорбь. — Как-нибудь переживу и даже рыдать не буду.
Игорь насупился.
— Брось… Не до этого мне… Я тут у вас наломал дров… Извини, если можешь…
Это было неожиданно, и я растерялся.
— Да чего там!.. Ерунда, это самое… Всякое бывает.
Чуть помявшись, Игорь спросил:
— Слушай, если я на будущий год приеду — примете?
Я пожал плечами.
— Мне что — приезжай. А как другие — не знаю.
Он еще постоял малость, раздумывая о чем-то, потом вздохнул и медленно пошел обратно. Я проводил его взглядом, пока он не скрылся за углом. Мне стало вдруг грустно и жалко Игоря. Нет, не хотел бы я быть на его месте…
Сегодня — первое сентября.
В школьном дворе полно ребят. Носятся, толкаются, хохочут, толпятся вокруг площадки, где строится памятник.
Бородатый скульптор и двое его помощников, такие же бородатые, уже установили на постаменте макет полушария. Памятник, наверное, будет очень красивым — уже сейчас это чувствуется.
Колька Денисов целыми днями вертится тут, то воду принесет, то раствор вымешивает, то кирпичи подносит и арматуру. Даже сегодня, поставив в сторонке свой портфель, он, засучив рукава, помогает скульптору. Тот очень доволен Колькой, поглядывает на него уважительно, что-то тихонько ему говорит.
Девчонки, как обычно, сгрудились вокруг Эвки, все в новенькой форме, в белоснежных фартуках. Буланка за лето отрастила волосы, повязала их на затылке пышным розовым бантом. Без своей знаменитой челки нос у нее, по-моему, стал вполне нормальным и даже красивым.
В школьную калитку торопливо вошел Детеныш. На лице широченная улыбка. Увидел меня, подбежал:
— Слышь, Брыська, сейчас в сельсовете был, видел мемориальные плиты. Тяжелые. Из меди, наверное. Есть там дядя Максим! Так и написано: «Петушков М.Т.» Максим Тимофеевич, значит. Ух, здорово! И памятник будет здоровский, вот увидишь. — И он побежал, полный своей огромной радости.
А мне было немножко грустно: вчера мы прощались с Вадимом…
Он заехал ко мне совсем неожиданно — днем. Был веселый и шумный.
— А ну садись, подлетыш, прокатимся. С ветерком.
Мы долго, как бывало, носились по степи, потом, когда возвращались в село, Вадим остановил мотоцикл у Лешкиной выемки.
Мы стояли и глядели, как бульдозер, словно упрямый рассерженный жук, разбегался, захватывал землю и толкал ее перед собой, покуда хватало сил. Потом оставлял этот свой земляной вал, разбегался и снова катил его вперед, к берегу.
Вадим произнес задумчиво:
— В будущем году в эту пору здесь уже будет плескаться вода, а еще через год-другой по берегам зацветут сады и навсегда сотрется из памяти какая-то сухая, безжизненная Лешкина выемка. — Помолчал малость и закончил как-то совсем буднично: — Вчера мы сдали еще тридцать километров канала…
— Уже? — обрадовался я. — Ну, молодцы. — И тут же осекся: если строители закончили работу, значит, больше им тут делать нечего, значит, они уедут…
— Да, брат, — словно угадал мою мысль Вадим. — Завтра двинем дальше. Теперь наша вахта будет далековато: километров за сорок отсюда. Так что вот, милый подлетыш, попрощаться приехал…
Я расстроился:
— Так сразу?!
Вадим грустно засмеялся.
— Мы народ легкий на подъем, да и дело не ждет — надо спешить.
Я слушал Вадима, смотрел на него, а самому никак не верилось, что расстанусь с ним, с таким веселым и щедрым, насмешливым и добрым, настоящим другом, который всегда и вовремя приходил мне на помощь.
— Да ты уж так не огорчайся, подлетыш, — произнес Вадим и, приобняв меня, крепко притиснул к себе. — Авось еще встретимся.
И умчался, оставив после себя облачко золотистой пыли…
Как я хотел лететь сейчас вместе с Вадимом туда, к сизому далекому горизонту, всегда видеть его белозубую улыбку, разговаривать с ним и мечтать! И работать. Да, работать. Рядом. Плечо к плечу. Вместе пробивать в нашей сухой степи канал.
Где, когда я решил это — стать мелиоратором — не знаю. Может, в тот день, когда впервые увидел стройку? А может быть, меня тронули разговоры Вадима? Или мечты о большой воде деда Ишутина?
Да это и неважно. Главное — решил. Раз и навсегда…
Неожиданно зазвенел звонок. Ну что ж, пора на урок. Не он ли, этот первый звонок, уже зовет меня в дальний и неизвестный путь?
Барнаул, 1981 год