Сокровища рода де Карсо
Шрифт:
Фламандец вытащил из-за пояса пистоль и разрядил его в деревянную колонну, поддерживающую потолок трактира. Разогнав рукой пороховой дым и не спеша вернув оружие обратно, он повернулся к Жаку:
— Ну что ж, давай, парень, пробуй!
В полной тишине Бенуа встал, достал три ножа и молниеносно метнул их в колонну. Он не сомневался, что попадёт. До колонны было шагов десять — дистанция вполне приемлемая. Сверкающие лезвия (Не зря начищал!) вплотную притёрлись к пуле, окружив её кольцом.
Тишина взорвалась восторженными криками. Моряки сорвались с мест и облепили
— А ну, расступись! — рявкнул Ван Готорн, прокладывая дорогу капитану.
Он вытащил ножи, глубоко вошедшие в мягкое дерево и, взвесив их в руке (таким можно и кирасу пробить!), засунул себе за пояс.
Давай сюда остальные! — повернулся он к Жаку. — Через три дня получишь назад, как обещал!
Моряки восторженно заорали, приветствуя победителя, который не успевал уворачиваться от дружеских тумаков.
— Выпьем за новых флибустьеров в нашей команде, братья! И пора окрестить молодцов. Что за моряк без громкого имени! — перекрыл гвалт голосов капитан Девис.
Корсары повалили за стол, и мигом увесистые чаши и кубки оказались наполнены доверху. Новички команде понравились. Буканьеры — значит стреляют метко. С огромным охотником и так понятно: дай саблю — до пояса раскроит! А маленький то, оказывается, вон что может! И веселье закрутилось по-настоящему. Всё быстрее пиликали скрипки, безостановочно бил бубен, в такт удалым разбойничьим песням топали каблуки, заставляя дребезжать посуду и изредка вскрикивать смеющихся крутобёдрых девиц, отплясывающих с неуклюжими моряками.
То, что было после четвёртого кубка, Ажен помнил смутно. Под дружное одобрение Бенуа дали прозвище "Меткий нож", а ему оставили старое прозвище, учтя, что он уже опытный моряк, а моряку менять имя не зачем. Как они добрались домой, ведал только Бог и капитан Девис, отправивший двух корсаров покрепче проводить не оправившихся от ран новоиспечённых флибустьеров.
Г Л А В А 4
Два дня они отходили от попойки, поклявшись впредь ромом не злоупотреблять. На третий день, в сопровождении Акулы — рулевого "Стрелы" и канонира Линда, пожаловал Ван Готорн, прозванный командой "Тяжёлый Кулак". Его кулаки, действительно огромные, не раз выручали фламандца в рукопашной схватке, когда пистолеты разряжены, а сабля сломана.
Корсар принёс Жаку ножи. На их рукоятках была искусно сделана золотая насечка, шнуром оплетавшая черенок и отполированная до зеркального блеска. Оружие смотрелось великолепно, уложенное в коробку чёрного бархата.
Выпив по чарке вина, флибустьеры попрощались и ушли. И если кто-то мог ненароком подумать, что в лице помощника капитана Бенуа приобрёл заклятого врага, то это абсолютно не соответствовало действительности. Ван Готорн не сомневался, что в первом же лихом абордаже умение Меткого Ножа команде очень пригодится. Он даже в меру сил собирался облегчить новому моряку первые шаги по палубе.
Получив золотые ножи, Жак бережно вытащил один из коробки и, взвесив на ладони, метнул в деревянную стену. Получилось не очень удачно, поскольку золото нарушило привычную центровку ножа, и тот воткнулся под острым углом, из-за тяжёлой рукояти вращаясь явно сильнее, чем обычно.
— М-да! — огорчённо изрёк Бенуа и, покинув комнату, через пару минут притащил широкую и толстую доску. Установив её у стенки, он принялся метать ножи один за другим.
Ажена, лежащего на кровати, через час этот стук начал раздражать, отвлекая от раздумий. Его мысли, занятые Лаурой, время от времени прерывались пронзительным скрипом половиц, под шагами Жака, когда тот торопливо шествовал мимо друга за брошенными в цель ножами.
Терзания Ажена прервал появившийся на пороге человек, весьма известный на Тортуге. Фламандец Эксвемелин уже довольно давно проживал на острове, сначала в качестве кабального слуги, а затем вольным хирургом. Умелой рукой и с лёгким сердцем откромсавший десятки конечностей и зашивший бессчетное количество ран, он вернул на палубу столько моряков, что можно было укомплектовать треть пиратских кораблей. Да и буканьерам, случалось, оказывал помощь. Довольно молодой, фламандец держал в руках чёрный кожаный сундучок (где хранились многочисленные атрибуты его профессии) и, судя по сабле на широкой фиолетовой ленте и пистолету за поясом, принадлежал к судовым хирургам флибустьеров.
— Капитан Девис просил меня посмотреть ваши раны, — представившись, произнёс вошедший. — Но одному из вас, судя по упражнениям, которым он занимается, моя помощь уже не очень нужна, — кивнул лекарь на Жака, — ну а вами, сеньор, мы займёмся вплотную, — пододвинул он стул к постели буканьера.
— Покажите мне рану, мой друг,— поставив рядом с собой сундучок, произнёс фламандец, расстёгивая хитроумные замочки на крышке. — О вашем товарище, Метком ноже, я уже наслышан. Тортуга второй день говорит о нём и золотых ножах. Необыкновенные истории у нас расходятся с быстротой молнии, и я рад, честно говоря, лицезреть столь умелого человека, — повернувшись в сторону Жака, склонил голову гость.
— Мы тоже рады вашему приходу сударь! Кто же не слышал имени Эксвемелина на Тортуге! — ответил взаимной любезностью Бенуа. — Ваше искусство наверняка поможет Малышу побыстрее встать на ноги.
— Малыш?! — повернулся удивлённо к Ажену лекарь. — Тот, кто дал вам это прозвище, был, несомненно, большим шутником. Я бы окрестил вас не иначе, как Гераклом — так звали античного героя,— пояснил фламандец, снимая несвежую повязку с ноги охотника.
— Я привык к этому имени, — слегка поморщился Ажен, когда лекарь оторвал присохшую к ране ткань.
— О-о!! Да тут уже кто-то до меня основательно поработал! — воскликнул Эксвемелин, увидев наложенные швы. — И кто же сей искусник, отбивающий у меня кусок хлеба? — поинтересовался фламандец, с такой силой нажав на края раны, что Ажен от неожиданности вскрикнул.
— О, поверьте, сударь, Малыш бы с удовольствием дал проткнуть себе вторую ногу, чтобы те же ласковые пальчики облегчили ему страдания, — не преминул слегка пошутить над другом Бенуа.
— Так это женщина?! — был окончательно заинтригован Эксвемелин.