Сокровища «Третьего Рейха»
Шрифт:
Полицейская машина прибыла через час. Махмуд снова перелез через забор и открыл ворота.
Бонне постучал в дверь дома. Высокий марокканец выскользнул на крыльцо. Увидев полицейских, бросился назад, но комиссар преградил ему путь.
— Спокойно! — ткнул пистолетом в грудь.
Тот сразу поднял руки. Бонне обыскал его, извлек из кармана ключи.
— Кто еще есть в доме?
— Я один.
— Телефон.
— Здесь, в прихожей.
— А кто в гараже?
Высокий мужчина засуетился.
—
— Открой! — протянул ему ключи комиссар.
— Но мадам сердится, я могу сделать это только в ее присутствии.
Бонне молча подтолкнул его, и надсмотрщик больше не сопротивлялся. Открыл дверь гаража и первым вошел туда.
— Свет! — скомандовал Бонне.
Надсмотрщик включил свет. Узкое помещение с цементным полом. В углу — деревянные нары с какими–то тряпками. Под ними — девушка. Бонне поспешил успокоить ее:
— Полиция… Мы из полиции, не бойтесь нас…
Девушка смотрела испуганно. Наверно, все еще не верила. Вдруг надзиратель, на мгновение оставшись за спиной комиссара, рванулся к выходу. Он успел бы выскочить и закрыть за собой дверь, но поскользнулся, задержался и чуть не упал. Комиссар скрутил ему руки, щелкнул наручниками.
— К стене! — приказал. — Лицом к стене. Не оглядываться! — Подозвал из дома полицейского. — Последи за ним!
Только сейчас девушка начала все понимать.
— Вы правда из полиции? — вскочила с места.
— Комиссар Бонне, — отрекомендовался тот. — А вы из партии, вывезенной самолетом из Марселя?
Девушка заплакала.
— Неужели?.. Неужели это правда? Мы уже потеряли всякую надежду…
— Не знаете ли Генриетту Лейе?
— Боже мой, она здесь, рядом! — Девушка показала на стенку.
Тяжелые деревянные двери, обитые железом, поддались с трудом. Бонне решительно переступил порог.
— Мы из полиции, мадемуазель Лейе… — начал и осекся. Бросился вперед, вытаскивая нож. Неужели они опоздали?
Проволока, на которой висело тело, не поддавалась, комиссар пилил ее, ругаясь сквозь зубы. Наконец перерезал. Осторожно положил Генриетту на пол, опустился рядом на колени. Зачем–то делал искусственное дыхание, хотя руки ее были уже холодными. Поняв, что уже все кончено, встал и снял шляпу. Девушка за его спиной плакала. Бонне выпроводил ее из гаража. Что же, ему не привыкать к таким ситуациям. Было только жаль Анри, которого он уже успел полюбить. Подозвал полицейского.
— Девушку и этого, — кивнул на надзирателя, — отправьте в город. Вызовите врача. А мы к «Игривым куколкам».
Спальня Грейта была на втором этаже. Он уже разделся, но никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок, наконец не выдержал и встал. Посмотрел в окно — у Ангела
Ангел сидел в глубоком кресле под торшером и что–то подправлял карандашом в рисунке на большом листе картона. Пристрастие Ангела к рисованию казалось Грейту мальчишеством, он всегда высмеивал это и сейчас не удержался, чтобы не поиздеваться.
— Вы работаете так, словно хотите выставиться. Но за вашу мазню не дадут и цента, а вы же практичный человек, Франц.
Ангел не ответил. Прищурив глаза, рассматривал рисунок и, кажется, был доволен. Полковник взглянул ему через плечо: длинная улица, здания, машины, люди у витрин…
— Я своим «Контаксом» сделаю лучше, — пробормотал. — Ив цвете…
Ангел произнес с сожалением:
— Если бы не отец, я мог бы стать художником. Он был таким же ограниченным человеком, как и вы, Кларенс, и порол меня за рисунки.
— Вы неблагодарное существо! Скажите спасибо отцу, что теперь не нищий.
— Конечно, — согласился Ангел, — и все же в человеке живет стремление к прекрасному.
— Ну и покупайте это прекрасное за доллары, — засмеялся Грейт. — Нынче за десяток монет можно объесться этим вашим прекрасным.
— Зачем же так грубо? — оборвал его Ангел. — Когда я покончу с делами, буду только рисовать. Вам нравится современная живопись?
— Это что? Штучки, в которых ничего не разберешь?..
— И мне не нравится, — вздохнул Ангел. — Люблю старых мастеров: умели показать человека… Во время войны у меня было столько натуры…
— Это в концлагере? — ехидно заметил полковник, но Ангел не обратил внимания на его тон.
— Да, я мог создать чудесные портреты. Вы не представляете, сколько разных лиц прошло мимо меня. Галерея заключенных! Я мог бы стать знаменитым, Кларенс…
— Такую натуру вы можете купить и сейчас за бесценок.
— Э–э, нет… Там у человека все было обнажено.
— Вы не стали бы знаменитым художником, Франц. Вы бы сошли с ума…
Ангел улыбнулся. Что понимает этот полковник? Тот, кто не потерял рассудок, отправляя каждый день сотни людей в крематорий, обладает стойкой психикой. Но о чем продолжает говорить Грейт?
— Есть еще одна причина, помешавшая вам. — Полковник налил себе виски, отхлебнул. — Конечно, я не разбираюсь в этом, но вы сами выдали себя, Франц. Я редко когда бывал на ныставках, но заметил: людей большей частью привлекают портреты сильных личностей. А вы видели в лагере лишь покорность. Ничего не вышло бы, Франц. Между прочим, это одна из ваших ошибок, и не только именно ваших, но и вашего фюрера и всей вашей компании. Всех вы не могли уничтожить — хотели оставить покорных и бессловесных, говорили, людей низшей расы. — Полковник допил виски. — Вас ловко дурачили, Франц.