Сокровища Третьего рейха
Шрифт:
Дубровский прижал его совсем легко и сразу отпустил, но немец толкнул Сергея сапогом в бок и приказал: «Сильнее! Не жалей его!»
Сергей не мог сделать этого, но почувствовал, как от его совсем легкого толчка Заболотный так шлепнулся в грязь, что полетели брызги, – теперь он вполне понял Владимира Игнатьевича и начал тыкать быстрее. Видел только носки сапог коменданта и знал, что тот следит внимательно: толкал Заболотного по-настоящему, но все же вполсилы – хорошо, что комендант не знал, не мог знать, какая сила еще таилась в Сергее.
«Хватит…» – наконец послышался
Сергей отвернулся, чтобы не видеть окровавленного лица Заболотного, – не мог, не имел права смотреть на него, потому что мог выдать себя, наверняка выдал бы – нервы уже не выдерживали: заплакал бы от отчаяния либо бросился на розовощекого…
Если бы комендант в этот момент смог заглянуть ему в глаза, возможно, уловил бы в них мгновенную улыбку. Сергей застыл в ожидании: видел только комендантские сапоги, нетерпеливо переступающие на месте; это предвещало нечто недоброе, и в самом деле немец выкрикнул зло: «Отомсти ему!..»
На затылок Сергею легла мокрая и холодная рука, грязь потекла по шее. Владимир Игнатьевич надавил ему на затылок, и Дубровский понял, что Заболотный благодарит и подбадривает его. Это взволновало Сергея, какой-то нерв оборвался, он всхлипнул, сам бросился в грязь, бился лицом о землю, стараясь хоть немного приглушить ту боль, что рвалась изнутри с рыданиями.
Сколько прошло времени, не помнил – бился, как в эпилептическом припадке, но вдруг его грубо одернули и остановили. Сергей открыл глаза, заметил, как из носа в кровавую лужу капает жидкая грязь, и капли почему-то красные, никак кровавые. Откуда кровь? Сразу понял и вытер рукавом лицо. Увидев черную спину коменданта, который, не оглядываясь, шагал по кирпичной дорожке, поднял глаза и встретился взглядом с Заболотным.
Лицо Владимира Игнатьевича напоминало кровавое месиво, все в липкой грязи – виднелись только глаза, смотрящие, как всегда, с хитринкой. Он вынул из кармана какую-то тряпку, вытер лицо Сергею и стал вытираться сам.
– Спасибо тебе, парень, не плачь, глупый, еще раз говорю: спасибо… – сказал Заболотный.
Но Сергей всхлипнул, хотя и знал, что самое страшное уже позади и Владимир Игнатьевич прав: стоило ему не послушать коменданта, и этот день стал бы для него последним. А они надеялись выжить, умереть здесь было легко, смерть подстерегала на каждом шагу – непроизвольно Сергей взглянул в сторону крематория, над которым клубилась черная туча, – действительно сегодня им повезло…
Дубровский осознавал это, но не мог перебороть боль, вырывавшуюся из него хриплыми рыданиями, – эта боль не утихла даже по сей день, хотя после войны уже прошло много лет.
Иногда Сергей получал письма от Заболотного, который работал где-то под своим Мозырем. Сергей знал, что тогда они спасли жизнь друг другу, но раковая опухоль позора все же жила в нем, и он временами даже задыхался от нестерпимой боли, вспоминая вонючую грязь, блестящие комендантские сапоги, и думал, что, может, лучше было тогда умереть…
И сейчас, только вспомнив розовощекого, почувствовал, как знакомая боль пронизала сердце.
Приземистый комендант в блестящих сапогах. Розовощекий человек с улыбкой добряка. Весь мир впоследствии узнал о нем. Гауптштурмфюрер СС Франц Ангел.
Внимательно прочитав письмо еще раз, Дубровский искоса взглянул на Анри. Тот еще брился, для удобства подперев языком щеку. Наверно, прошло несколько секунд, а Сергей пережил, казалось, вновь все лихолетье.
Отложил письмо и сказал:
– Необходимо срочно обратиться к полиции. Есть там знакомые?
Севиль неопределенно хмыкнул:
– Я могу попросить наших уголовных репортеров…
– Не нужно… – Дубровский уже вертел телефонный диск. – Соедините меня, пожалуйста, с комиссаром Диаром. Доброе утро, комиссар. Вас беспокоит Дубровский. Помните, мы встречались в клубе… вынужден напомнить о себе. Наберитесь терпения, я прочитаю вам один документ.
Сергей познакомил комиссара с письмом Генриетты.
– Минутку! – забубнил в трубке голос Диара. – Я сейчас позвоню одному человеку… – И через некоторое время: – Вы слушаете меня, мосье Дубровский? Сейчас вам следует подъехать на улицу Поль-Валери. Интерпол. Знаете, где это? Комиссар Фошар ждет вас.
Над стареньким и совсем не фешенебельным особняком на Поль-Валери развевался флаг Международной организации уголовной полиции, которую обычно называют одним словом – Интерпол. Дубровский увидел этот флаг издалека: на голубом фоне разбегались во все стороны серебристые лучи, знаменуя, очевидно, силу правосудия. Может, этот флаг произвел впечатление и на Анри, так как тот приободрился и уверенно толкнул тяжелую дубовую дверь.
Их провели в кабинет комиссара сразу. Поднялись по узкой лесенке, миновали темный коридор со скрипучими от времени половицами, и полицейский открыл перед ними дверь кабинета.
У Фошара сидел еще кто-то. Сергей неприветливо взглянул на него: хотел поговорить с комиссаром с глазу на глаз. Видно, Фошар перехватил этот взгляд, так как сразу представил присутствующего:
– Комиссар Люсьен Бонне, господа. Он будет расследовать ваше дело. Меня просил господин Диар, Бонне – моя правая рука, господа…
Комиссар Бонне совсем не был похож на детективов из популярных полицейских романов – высоких, статных, с пронзительным взглядом холодных серых глаз. Не напоминал он и сименоновского Мегрэ с неизменной трубкой. Дубровского даже поразила его скромность и, как бы сказать, несоответствие со сложившимися представлениями о сыщиках. Люсьену Бонне можно было дать самое большое лет сорок, даже меньше, наверно, так и было на самом деле, потому что на его лице не залегла еще ни одна морщинка, а на макушке торчал задиристый вихор.
Бонне улыбнулся, и его улыбка опять-таки разочаровала Дубровского. Он улыбался не по правилам – как улыбается человек, который искренне симпатизирует вам, – и это отступление от правил, какое первоначально огорчило Дубровского и даже немного смутило (возможно, комиссар хотел отделаться от них и вместо опытного полицейского волка подсунул желторотого новичка), все же растопило его недоверие, и Сергей сердечно ответил на крепкое пожатие руки комиссара, не без удовольствия отметив, что Бонне силы не занимать.