Сокровище альбигойцев
Шрифт:
Торнебю умолк. По лбу его градом струился пот.
— Я предчувствовал, что когда-нибудь услышу нечто подобное, и все же речь их прозвучала словно гром среди ясного неба. Ну и понятно, кто хотя бы раз услышит такие слова, уже никогда их не забудет. Я встал и бежал из дома, где лежали орудия убийства — пилы и топоры. И дал обет вернуть жизнь стольким деревьям, скольких я убил. Вот почему я выпрямляю погнутые ураганом ветки. Ведь если я не распрямлю эти деревца, они зачахнут, ибо тем, кто стремится к солнцу, пристало вертикальное положение. Отныне я намерен ухаживать за каждым
С этого дня Торнебю вновь стал моим спутником, но путешествие наше стало гораздо более утомительным, чем прежде, ибо каждую минуту Торнебю восклицал:
— А вот березка, которой требуется моя забота! Ах, какой-то негодяй сломал во-о-о-н тот каштан, и я должен немедленно поставить ему подпорку! А на этой яблоне слишком много яблок, и если я их не сниму, у нее сломаются веточки!
И, свернув с дороги, он бежал к дереву…
Размышляя о неудобствах столь медленного путешествия и втайне надеясь, что обет скоро будет выполнен, я как-то раз спросил у него:
— Сколько же деревьев сгубил ты своим топором?
— Увы! Не знаю. Много.
— А как же ты поймешь, сравнялось ли число спасенных тобою деревьев с числом деревьев, тобою срубленных?
Торнебю почесал в затылке. Но замешательство его было недолгим.
— Уверен, мне будет знак, и его подаст само дерево. Например, тополь поклонится мне или плакучая ива, растущая на берегу пруда, обовьет меня своими ветвями.
Вы не поверите, но в это время мы как раз шли по дороге, обсаженной тополями, а впереди сверкала на солнце недвижная гладь пруда, на берегу которого густая ива полоскала в воде свои гибкие ветки, украшенные продолговатыми листьями цвета миндаля. С надеждой и тоской взирал я на эти деревья. Но ветки ивы не шелохнулись, а тополя по-прежнему стояли прямо, словно часовые у папского дворца.
— Ах, Торнебю, к великому сожалению, знаки свыше даруются нам так редко! Но какой унылой покажется нам жизнь, если мы перестанем трудиться, дабы эти знаки заслужить!
Чудо смоковницы
— Уверен, — произнес Торнебю, — святые творили чудеса только в хорошую погоду, когда на небе ни облачка. Сами посудите, какие в ненастье чудеса, ведь их же никто не увидит!
Не придавая значения рассуждениям своего спутника, я внимал ему вполслуха, а потому рассеянно отвечал:
— Да, разумеется, ты прав, без чудес наша жизнь была бы скучной, поэтому мы в них и верим.
Дорога петляла среди высоких холмов, которыми изобилует Лорагэ. В воздухе всеми цветами радуги переливалось осеннее марево. Деревья застыли, словно задумавшись над своей древесной судьбой. Одни листья отливали позолотой, другие синевой. Стоило заговорить громче, как эхо разносило звуки вашего голоса по всему краю.
Неожиданно я почувствовал, что именно сегодняшний день должен стать для меня днем необыкновенных свершений. Голова пошла кругом, словно я залпом осушил кубок игристого волшебного напитка, и силы мои преумножились, наверное, во сто крат. Если бы сейчас на пути у нас высилась гора, я бы непременно сдвинул ее в сторону.
— О Торнебю! Если не дерзать, никогда ничего не получится. Горе лентяям! Надо дерзать! Тот, кто дерзает и верит, может с легкостью творить чудеса. Человек велик, ему подчиняется природа, и потому ему по силам любое чудо! Тот, кто дерзает, творит чудеса на каждом шагу. Иисус Христос сотворил гораздо больше чудес, чем известно нам, ибо создатели Евангелий были люди боязливые и умолчали о многих Его чудесах, дабы не отпугнуть не блещущие оригинальностью умы.
Торнебю подозрительно посмотрел на меня.
— Я чувствую, что верю, верю в чудо, — продолжал я, не обращая внимания на сомнение во взоре своего товарища, — и сам готов совершить любое чудо, ибо уверен, природа мне поможет.
Пока я разглагольствовал, размахивая руками, дабы дать выход обуявшей меня активности, мы вступили на главную улицу очередной деревушки, которых так много в краю Лорагэ. Единственной достопримечательностью этой деревушки могла считаться церковь, такая крохотная, что казалось, будто она стоит здесь исключительно для того, чтобы подрасти, а потом занять достойное для себя место в каком-нибудь городе. На краю деревни толпилась кучка мужчин и женщин; подойдя поближе, мы увидели, что эти люди окружили смоковницу и живо ее обсуждают.
Охваченный любопытством, я спросил, что интересного нашли они в этой старой смоковнице.
— В прошлом году, как, впрочем, и во все предыдущие годы, — начал рассказывать хозяин дерева, — мы каждую осень ели вкусные смоквы, выросшие на этом дереве. После тяжелого трудового дня оно всегда вознаграждало нас мясистыми и превосходными на вкус плодами. А в этом году, сами видите, уже конец сентября, а смоквы по-прежнему мелкие, сухие и чахлые и больше похожи на орехи, чем на плоды смоковницы. Вот мы и собрались здесь, дабы обсудить, нет ли тут какого-нибудь колдовства, ведь всем известно, что дурные люди умеют наводить порчу даже на деревья.
— А может, вам надо просто немного подождать, дать плодам налиться соком? — вступил в разговор Торнебю. — Может, это дерево берет пример с мальчишек, которые многие вещи начинают понимать, только когда у них борода вырастает?
— Ничего подобного, — с усмешкой ответил толстяк; предположение Торнебю показалось ему исключительно нелепым.
В вопросе поведения фруктовых деревьев он явно считал себя великим знатоком и, словно подтверждая свою необычайную осведомленность, продолжал:
— Посмотрите. Стоит только прикоснуться к плоду, как он немедленно отрывается и падает. Но если обычно смоква смачно шмякается на землю, сейчас слетает лишь пустая кожура. Уверен, кто-то навел на дерево порчу.
— Но кое-какие его плоды явно пригодны в пищу, — возразила аккуратно одетая женщина, видимо не допускавшая возможности нарушения установленного природой порядка.
Выбрав плод, она осторожно сорвала его и дала малышу, которого она держала за руку. Похоже, смоква оказалась малосъедобной, ибо жертва эксперимента обиженно заревела и отшвырнула ее далеко в сторону. Впрочем, капризные дети нередко швыряют на пол даже самые сладкие плоды.