Сокровище Чингисхана
Шрифт:
— Как жилища они, по стандартам кочевников, великоваты, но в качестве нефтехранилищ слишком малы, — заметил Джордино.
— Гарантирую — мы с тобой видим только верхушку айсберга. Основные емкости хранилищ находятся под землей, вкопаны футов на тридцать или все сорок. Юрты — всего лишь макушки.
Джордино протер основание резервуара, нашел небольшой камень, постучал им по металлу. Отозвалось долгое эхо, свидетельствующее о громадном объеме нефтехранилища.
— Здесь пока пусто, — буркнул Джордино, отошел на несколько шагов и с силой запустил камень в следующую юрту. Камень отскочил от нее, произведя аналогичный тонкий звук. — И там тоже пусто, — резюмировал он.
— М-да... Вот тебе и попили кофейку, — произнес Питт.
— На кой черт и кому понадобилось возводить в центре пустыни
— Возможно, мы находимся рядом с китайской границей, — предположил Питт. — Кто-то ворует у китайцев нефть и хочет скрыть свои действия. Аэрофотосъемка или спутниковая съемка подделки не выявят. На снимках поселение будет выглядеть как настоящее.
— Раз хранилища еще пусты, значит, нефтяные скважины пока не пробурили. Или они еще не заполнились нефтью.
Блуждая по фальшивой деревне, они быстро выяснили, что воды и пищи здесь не найдут, и таинственность поселения утратила для них свое очарование. Они прошли по всему ряду юрт в надежде обнаружить, помимо нефтехранилищ, тайники с запасами, но поиски оказались безрезультатными. Все юрты скрывали под собой гигантские резервуары, как минимум наполовину закопанные в песок. Только в последней они обнаружили открытую дверь, вошли внутрь и увидели насосную станцию, тоже вкопанную в землю футов на двадцать. От торчащей из земли огромной, четырехфутовой, впускной трубы тянулся лабиринт труб к следующему накопительному резервуару.
— Подземный нефтепровод, — заметил Питт.
— Землю рыли при помощи туннельной буровой установки, — проговорил Джордино. — Одну из таких я совсем недавно видел. Не напомнишь где?
— Вполне возможно, у наших друзей из нефтяного концерна «Аварга», на их территории под Улан-Батором. Я все время думаю об их шашнях с китайцами, только ни одного вразумительного вывода не могу сделать. Одни предположения.
Усталые и разочарованные неудачными поисками еды и питья, они снова замолчали. Восходящее солнце принялось накалять песок и камни возле фиктивного поселения. Измотанные ночным переходом, ослабевшие от нехватки пищи и воды, друзья поступили мудро, решив отдохнуть. Надрав кусков войлока с одного из резервуаров, они кое-как смастерили пару толстых матрасов и разлеглись на них в тени насосной станции. Самодельные постели казались усталым мышцам пуховыми перинами. Очень быстро сон унес их.
Когда они наконец пробудились и поднялись, слепящее, похожее на флуоресцентный шар солнце клонилось к западной линии горизонта. Сон не восстановил их энергетический запас, и деревню они покидали в состоянии полудремы. Каждый небольшой подъем требовал заметных усилий, но они заставляли себя пусть медленно, но двигаться вперед. Ступали они тяжело, словно во время сна успели постареть лет на сорок. Питт, в очередной раз сверив по часам и солнечным лучам маршрут, убедился, что движутся они в правильном направлении, на запад. Недавняя мысль о том, чтобы идти вдоль подземного трубопровода была ими отброшена. Шли они молча, погруженные каждый в свои угрюмые думы, наклоняясь всем телом и старательно ставя ногу, дабы не поскользнуться и не упасть.
Постепенно начинали задувать ветры, тыча их в спину, толкая в бока, закручивая на месте, словно подготавливая к появлению иной, еще более грозной силы. Северный ветер принес с собой холод. Они захватили с собой по нескольку кусков войлока, окутали ими головы, набросили на себя как пончо. Питт наметил очередной ориентир — темневшую вдали скалу, избитую ветрами, придавшими ей некоторое сходство с буквой S. Солнце неуклонно клонилось к горизонту, и они из последних сил волокли ноги, стараясь успеть добраться до цели к ночи. Питт знал — поднявшийся ветер скроет от них главный ориентир, Полярную звезду, а блуждать в таком состоянии да еще в кромешной тьме не хотелось.
В мозгу начала бесконечно повторяться раздражающая мантра: «Иди, или умрешь», — толкавшая Питта вперед. Обожженное солнцем обезвоженное горло саднило, но он старался не думать о воде. Он бросил взгляд на Джордино. Тот шел вперед, нагнув голову как буйвол, но глаза у него были полусонные. Все незначительные остатки их физической и умственной энергии сосредоточивалась сейчас на движении ног, на преодолении одного фута за другим.
Время, казалось, перестало существовать, равно как и сознание. Питт чувствовал, что глаза его открыты, но не мог точно сказать — спит или нет. Он не знал сколько времени находился в забытьи, но, с трудом повернувшись, опять увидел, как Джордино едва тащится рядом с ним, и немного успокоился. В мозгу завертелись обрывки мыслей, эпизоды из жизни. Он вспомнил о своей жене Лорен, работавшей в библиотеке конгресса в Вашингтоне. Любовниками они были уже много лет, а поженились совсем недавно. Питт счел свои путешествия по земному шару занятием прошлым и невозвратным и решил осесть. Она же хорошо понимала — его неутолимая страсть к кочевой жизни не исчезнет, как бы он себя в этом ни убеждал. «Она у него в крови», — думала Лорен. И была права. Через несколько месяцев после перехода на работу в руководство НУМА Питт загорелся идеей управления агентством из вашингтонской штаб-квартиры. На нее его натолкнула Лорен, отлично понимавшая, как счастлив он со своей первой любовью, морем. Она уверяла его, что непродолжительная раздельная жизнь пойдет им только на пользу, укрепит их отношения. Хотя, конечно, сама не верила в то, что говорила. Он последовал ее совету, успокаивая себя мыслью: «Мой отъезд сделает ее свободнее, даст ей возможность уделить больше времени работе и сделать хорошую карьеру на Капитолийском холме». Как показывала практика, его отъезд грозил сделать ее вдовой.
Спустя час, а может быть, и два ветры решили задуть всерьез. С северо-запада налетел настоящий шквал. Он принес с собой облака пыли, в которой немедленно растаяли звезды и исчез их единственный источник света. В считанные минуты путников запорошило пылью, а всю местность заволокло туманом. Скрылся из виду и их ориентир, хотя это было уже и не важно: измотанные, едва державшиеся на одеревеневших ногах, они все равно не добрались бы до него.
Они двигались как зомби, безжизненные внешне, но непреклонно идущие и не желающие падать. Джордино методично шагал вперед рядом с Питтом, прижимаясь к нему плечом, словно их связывала незримая крепкая нить. Ветры нарастали, больно хлестали в лицо, засыпали глаза пылью. Иногда приходилось идти, не разжимая воспаленных глаз, но они все-таки тащились вперед, хотя давно сбились со своего маршрута. Изможденные, ослепленные ветрами, они, чтобы защитить глаза, непроизвольно повернули, и теперь шли на юг, подгоняемые пронизывающими ветрами.
От столкновения с очередным порывом они зашатались, и, казалось, бесконечно стояли, пока не рухнули у скалы. Первым повалился Джордино. Он уперся рукой в камень, надеясь остановить падение, но ослабевшая рука не удержала его, согнулась, и он покатился под скалу. Питт остановился и протянул руку Джордино в надежде помочь подняться; тот приподнял широкую ладонь, обхватил запястье Питта и дернул. Питт покачнулся, ноги его подкосились, и он упал на Джордино, перекатился на бок и распластался на ложе из мягкого прохладного песка. Он лежал и грезил. Он вдруг заметил, что острый песок уже не покалывает его тело. Скрытый ночной темнотой и порывами ветра, Джордино подполз к скале, приютился в зазубренной расщелине, в самом низу ее, спасаясь от воющего ветра. Питт вытянул руку, нащупал уползавшего Джордино и двинулся за ним. Пристроившись в той же расщелине, он развернул свой кусок войлока, накинул его на лицо себе и Джордино, разбросал руки по песку и закрыл глаза.
Под шелест пустынной песчаной бури они потеряли сознание.
Джордино спал. И снилось ему, будто он плывет по тихому водоему, заполненному тропической водой. Правда, теплая влага была почему-то плотной и вязкой, как сироп, отчего и двигался он в ней с трудом, и сами движения его были вялыми. Внезапно вода налетела на его лицо десятками маленьких жарких волн. Он мотнул головой, пытаясь уйти от них, но теплые волны не отступали. А потом сон вдруг словно ожил и начал превращаться в явь. Появился запах, да такой отвратительный. Запах, слишком сильный и гадкий, чтобы быть частью сна. Отталкивающая вонь и заставила его в конце концов пробудиться. Джордино, скривившись от боли, разомкнул сначала одно усталое набухшее веко, потом другое.