Сокровище гугенотов
Шрифт:
Д'Эпернон явно начинал бредить, так как его речь становилась все бессвязнее. Впрочем, король даже не слушал его рассказа: совершенно безучастный ко всему, он сидел, положив голову на руки, и, покачиваясь, повторял плачущим тоном:
— Убит! Келюс убит!
Тем временем Можирон кликнул пажей и занялся перевязкой раненого. Вдруг король поднял голову и спросил:
— А Шомберг?
— Тоже убит. На этот раз король вспыхнул пламенным гневом.
— Келюс убит, Шомберг тоже, ты ранен! — крикнул он. — Мести!
— Государь! — сказал тогда герцог
— Да, да! Ступайте, кузен! Истребите этих гасконцев!
— А если среди них…
— Убейте их всех!
— Если все же среди них окажется лицо, которое по своему рожденью… рангу…
— Убейте, убейте всех!
Тогда герцог вышел из комнаты, не говоря более ни слова. В прихожей он увидал рейтара, последовавшего сюда за Эперноном, и, буркнув: «От тебя добьешься больше толка!» — спросил рейтара:
— Ты был вместе с Теобальдом?
— Да, монсеньор.
— Что сталось с ним?
— Он убит, монсеньор.
— Где и как?
Рейтар в нескольких словах передал герцогу суть всего происшедшего.
— Можешь ты довести меня до этого дома, у которого все произошло? спросил затем герцог.
— Я постараюсь, монсеньор! — ответил рейтар. Герцог Гиз, как это и говорил утром королю Генрих Наваррский, был уже полновластным хозяином в государстве и при дворе. Стоило ему кликнуть клич, как к нему с подобострастием сбежались придворные, готовые по первому знаку отправиться за герцогом куда угодно. Гиз отобрал из них десяток самых надежных и, сообщив, что они отправляются истребить нескольких еретиков, что вызвало восторженные крики, повел свой отряд в город. Рядом с герцогом ехал рейтар, показывая дорогу.
— Вот в эту улицу! — сказал он.
Герцог вздрогнул. Ведь на этой улице остановилась его сестра, герцогиня Монпансье!
— У какого дома происходил бой? — спросил он.
— Вот у этого! ответил рейтар.
Герцог невольно вскрикнул, это был как раз тот самый дом, где остановилась герцогиня. Гиз спешился, постучал в дверь, но ему никто не ответил. Тогда по приказанию герцога дверь высадили, но в доме никого не оказалось. Гиз поспешно прошел в комнату сестры. Кровать еще хранила отпечаток недавно лежавшего здесь тела, но герцогини не было и здесь.
— Так они бежали! — воскликнул он. — Но где же герцогиня? Где она?
Спутники герцога кинулись по соседям, надеясь узнать хоть что-нибудь от них, но сообщенные соседями сведения были очень скудны: какие-то люди нагрузили телегу бочками и уехали — вот и все, что могли они рассказать. Только один из соседей показал, что один из этих людей тащил по направлению к Луаре что-то на плече, причем это что — то можно было принять за бесчувственное человеческое тело.
Герцог бросился к реке, но берег был совершенно пустынен, не видно было ни единого судна… Гасконцев, что называется, простыл и след. Вдруг вдали послышался шум чьих-то шагов.
— Эй, кто там, ко мне! — повелительно крикнул герцог. Шаги ускорились, и вскоре показался
— Кто тут? — спросил герцог.
— Крильон! — ответил мужчина в плаще.
— Ах, это вы, герцог! — крикнул Гиз, подбегая к Крильону. — Моя сестра… Не знаете ли вы, где моя сестра? Крильон не умел лгать и притворяться.
— Успокойтесь, ваше высочество, — ответил он. — Герцогиня не подвергается ни малейшей опасности!
— А, так вы видели ее? Вы знаете, где она?
— Да! — коротко ответил Крильон. Герцог с криком схватил Крильона за руку:
— Вы видели… вы знаете, где она, и не говорите! Но, значит, гасконцы похитили ее!
— Да, это так, однако могу еще раз подтвердить, что ее высочество не подвергается ни малейшей опасности!
— Но раз вы говорите так, значит, вам известно, куда ее увезли!
— Да.
— Значит, вы проводите меня туда?
— Ни гасконцев, ни герцогини нет в Блуа.
— Где же она?
— Уж извините, ваше высочество, — холодно ответил Крильон, — но я дал обещание его величеству наваррскому королю, которого ваши люди покушались убить, не выдавать этого секрета! — и с этими словами Крильон, поклонившись пораженному герцогу, спокойно прошел далее.
XXVII
Серые башенки замка видама де Панестер при свете луны отражались в желтых водах Луары. Синьор де Панестер титуловался видамом потому, что имел свой лен от нанского епископа. Его замок был очень старинным строением, возникшим еще во времена крестовых походов. Его стены частью обвалились, вековой парк был запущен, рвы заросли; зимними ночами заржавленные флюгера вертелись по ветру, оглашая воздух зловещими звуками и спугивая с выветрившихся стен орланов. Подъемный мост замка давно уже не поднимался, не видно было вооруженных людей. Да и вообще эта панестерская видамия была весьма и весьма бедным леном.
Сам видам был уже пожилым человеком и представлял собою наполовину монаха, наполовину солдата. В юности он был служителем церкви, в более зрелом возрасте — солдатом, а потом, когда он состоял при нантском епископе, ему приходилось быть и тем, и другим. Жить видаму приходилось более чем скромно, так как особенных доходов видамия не давала, и в тот вечер, когда его застает наш рассказ, синьор де Панестер, как и всегда, поужинал более чем скромно, с непритязательностью монаха и солдата, отдав честь незатейливой стряпне, изготовленной стряпухой с затейливым именем Схоластика.
После ужина видам уселся в старинное кожаное кресло поближе к огню. Паком, его служка, примостившись на скамеечке, занимал своего барина чтением. Схоластика прикорнула в уголке кухни. Пуаврад, маленький нищий, кормившийся милостями видама и за это прислуживавший чем мог, отправился в сад, чтобы поставить силки для кроликов и таким путем раздобыть пищу на завтрашний обед своему господину.
Вдруг сквозь неплотно прикрытые окна до слуха видама донесся далекий шум; это были крики о помощи, несшиеся с Луары.