Сокровище ювелира
Шрифт:
Клара позвонила.
– Оседлать коня, – приказала она слуге.
– Слушаюсь, ваша милость!
– Только поскорей! Я должна… должна сегодня же вечером быть в Mo… нет… в Суседграде!
– Нужно ли вашу милость сопровождать?
– Нет, поеду одна!
– Одна, ночью?
– Оседлай коня, без разговоров. Видишь на стене пистолет? Я просверлю пулей тебе лоб, если твои ноги не окажутся проворней головы!
Стояла чудная летняя ночь. Над темной горой повис золотой месяц, в небе мерцали звезды, точно светлячки в кустах. Деревья бросали свои тени через дорогу, в темном стрежне ручья переливался жемчугом лунный свет, кругом было тихо, всюду царил покой, молчали даже цикады.
Из самоборского
– Кто это? – удивленно спросил привратник.
– Свои! Хозяйка твоего владетеля, и молчи, – приказала дама, протягивая золотой, – вот тебе замок на уста. Веди меня к нему!
– Господар спит.
– Веди меня к нему. – Дама в черном топнула ногой, из-под черной вуали показалась белая рука, в ней сверкнул чеканный серебром пистолет.
Привратник испугался и молча повел госпожу к спальне хозяина.
– Ступай, – приказала она, – и не бойся за него, вот, ка, прибереги мой пистолет.
Привратник ушел.
Женщина тихо отворила дверь спальни, вошла и остановилась, точно окаменела.
Спальня была небольшая. Золотой лунный свет проникал сквозь высокое окно, бросал свои лучи на кровать, где лежал Павел, искрился на висевшем у изголовья блестящем оружии, озаряя красивое лицо спящего юноши. Он спал одетым. Свалил его первый сон. Красив был юноша, очень красив. На закрытые глаза опустились длинные, темные ресницы, белое лицо обрамляли черные волосы, губы улыбались, и улыбка эта была прекрасна. Верно, видел во сне что-то хорошее. Дама откинула черную вуаль, луна осветила лицо: Клара! Безмолвно стояла она и смотрела на юношу – так стоим мы, глядя на кристальную гладь озера, в котором отражается месяц и звезды. Скрестив на груди руки, она едва дышала. Вот вздохнула, наклонилась к юноше и тихонько поцеловала его в лоб.
– Дора! – улыбаясь, прошептал Павел во сне.
– Ах! – вскрикнула Клара и отпрянула.
– Кто там? – спросил Павел.
– Я…
– Кто?
– Клара, – и словно теряя сознание, опустила красивую голову на грудь.
– Вы… вы… ваша милость? Что привело вас сюда среди темной ночи, под чужую крышу, в эту спальню?
– Что привело? Как молния среди ночи, ворвалась я под этот кров. Что привело меня сюда? Спроси неистовую кровь, которая, подобно ядовитой змее, ползет по моим жилам! Спроси то место, где бьется у других людей сердце, а у меня беснуется буря! Спроси разум, который помышляет лишь о том, как бы напасть на твой след и идти за тобой!
Ее голос дрожал, слезы, как алмазы, сверкали в глазах.
– Вы забыли, что вы жена другого?
– Не забыла!
– Но вы супруга хорватского бана?!
– Да!
– И все же…
– И все же швырнула все под ноги и пришла сюда! Не по своей воле, какая-то сила гнала меня; разверзнись предо мной ад, я бы все равно не остановилась! – запричитала Клара, опускаясь на колени. – Выслушай меня! Раз в жизни я полюбила, полюбила тебя! Ты знаешь, как мчится вздувшийся поток, когда весна взломает ледяной покров горной реки! Кто может остановить его? Насмехайся надо мной, но я буду любить тебя; проклинай, но я буду любить тебя; убей, но, умирая, я все же буду тебя любить! Да, я жена другого! Но священник соединяет лишь руки, а не сердца; сердца соединяются сами! Павел, я стану твоей служанкой! Буду молиться на тебя, как на бога, но уйдем отсюда, прочь из этой страны, за море! Молю тебя, молю!
– Довольно, сударыня! – прервал ее, вскакивая, юноша, и лицо его запылало гневом. – Я
– Же… жених! – Клара вскочила и закрыла от ужаса глаза. – Значит, это правда…
– Три обязательства связывают мою честь, достопочтенная сударыня, они защищают меня от вашего похотливого желания! Золотая змея уже обвилась однажды вокруг моего сердца, но я отбросил ее от себя! Надеюсь, этого достаточно, оставьте тотчас этот замок, я жених!
– И ты… ты берешь в жены Дору? – тяжело дыша, спросила Клара.
– Да, Дору, которой вы, сударыня, недостойны целовать подол!
– Ха, ха, ха! – захохотала Клара. – Клянусь раем и адом, этого не будет! – И как безумная выбежала из спальни.
Скрылся за деревьями месяц, и мрак простирается все дальше и дальше. Тихо как в могиле. В Мокрицах Павлу снится черная крылатая змея… вот-вот набросится на Дору… вот-вот… но нет, это уже не змея… а Клара!
В самоборском замке, в своей башне сидит на полу Клара. Грудь ее обнажена, волосы всклокочены, опершись локтями в колени, она смотрит на картину и шепчет: – Далила, Далила, Далила!..
20
В 1579 году в день святого Фомы бан созвал хорватскую знать в Загреб на государственный сабор. Собрал и войско с тем, чтобы, сделав смотр, двинуться на турок и поправить то, что было так глупо испорчено. Конечно, загребчан нисколько это не радовало, они понимали, что знать точит на них зубы, и, неровен час, может случиться беда, особенно после смелой речи Ивана Якоповича на пожунском саборе, когда он разоблачил неслыханные бесчинства некоторых вельмож. Поэтому загребчане добивались, чтобы королевский суд непременно осудил Степко Грегорианца; в этом им оказывал большое содействие князь Джюро Зринский, королевский таверник, обычно почти не вмешивавшийся в распри хорватской знати. Благодаря своему необычайному мужеству он был скорее уважаем, нежели любим при королевском дворе. Джюро принимал меры для ускорения хода тяжбы и внимательно следил, чтобы суд не уклонился в сторону от правильного пути. И было крайнее время, ибо Степко, стремясь героизмом покрыть грехи, содеянные на родине, боролся с турками, как лев. Его второй сын Нико женился и жил со своей молодой женой отдельно. Таким образом, оставшись один, Степко, ненавидя старшего сына, все больше углублялся в себя, в свои мрачные думы и хватался за всякий удобный случай, чтобы забыться на поле боя и утопить в турецкой крови свою затаенную злобу. Подобные героические подвиги для Унгнада были весьма важны, и Степко стал его правой рукой. Вот почему бан не обращал особого внимания на жалобы граждан Загреба и не упускал повода защитить перед королем и сабором своего подбана. А Степко, пренебрегая чреватой последствиями тяжбой в Пожуне, под защитой бана продолжал бесчинствовать. Загребчане уже не решались даже пользоваться Кралевым бродом, где обычно на них нападали слуги Грегорианца и грабили. Подстерегали они купцов и на загорской дороге, отнимая у них весь товар. Жаловались на подбана и городские кметы в Грачанах за то, что он угонял из их леса волов, свиней, коров и коз. А честной загребский капитул, этот лютый враг свободных граждан, преспокойно взирал, как слуги Грегорианца истязают на церковной земле городских чиновников, как безжалостно грабит подбан виноградники горожан в Буковце.
– Терпите, братья, – утешал мудрый Якопович взволнованных граждан, – терпите, время идет, бремя несет! Когда чаша терпения будет переполнена, насильнику придется испить всю ее горечь до дна.
За педелю до сабора, под вечер, в город прикатила в сопровождении конного отряда большая колымага. На площади Св. Марка колымага остановилась.
– Где судья? – грозно заорал один из всадников на бедного Гаруца, который задумчиво стоял у ратуши и, казалось, считал тихо падающие с серого неба снежинки. Страшно перепугавшись, он залепетал: