Сокровище ювелира
Шрифт:
– Милостивый государь, – ответил судья, – право же, мне неизвестен закон, по которому наш именитый город обязан кормить, поить и обогревать господина бана. Он наш гость, мы и без того делаем все возможное, хотя город беден, весь урожай побил град. В Золотой булле говорится, что Загреб обязан поставить бану вола и сто хлебов, когда он в первый раз приедет в город, но не может же это тянуться без конца и края, и уж совсем мы не должны кормить его дружину. Солдаты хотят есть и пить? Чем я могу помочь? Они съели и выпили все, что было в городе, бедняки ужо голодают, несчастный народ вынужден есть
– Сообщать бану я ничего не буду, меня это вовсе не касается, – ответил воин. – Мое дело передать вам, судья, приказ бана, а именно, чтобы город давал бану ежедневно, пока он находится в Загребе, десять кувшинов старого вина, десять хлебов, десять фунтов хорошей говядины и десять сальных свечей, не говоря уж о сене и овсе.
– От лица города я как глава и судья его заявляю, что мы не выполним этого приказа! – решительно ответил судья.
– Что ж, не выполняйте, мы возьмем сами! – закричал адъютант.
– А я заявляю официальный протест от имени всей общины и граждан именитого города.
– Протестуйте хоть до второго пришествия! А что вас ждет, вы теперь знаете. Прощайте! – закончил Томпа и ушел.
Вскоре на сторожевой башне забили в набатный колокол.
– Пожар! Пожар! – закричали на улицах. Женщины, дети, мужчины с побледневшими лицами метались по городу.
– Пожар! Пожар!
– Где? Где?
– Храни нас бог и святой Флориан!
Ударили в набат и с колокольни св. Марка. Ужас охватил горожан.
Взволнованный судья кинулся к Дверцам и поднялся на городскую стену. Недалеко от церкви св. Маркеты над крышей одного дома поднимался белый дым, сквозь дым мелькали языки пламени.
– Чей это дом?
– Марко Тутковича, господин судья! – крикнул один из городских стражников, прибежавший без шлема на гору.
– Кто его поджег?
– Конники Грегорианца! С полсотни пьяных всадников подскакали к святой Маркете и давай стрелять из пистолетов по крыше. А там солома! Все пропало! Бедняга Туткович!
– А ты почему не защищал? – сурово спросил судья.
– Я хотел вступиться, да они открыли по мне огонь. Сейчас поскачут на Хармицу.
– Беги со всех ног в ратушу! Пусть пятьдесят граждан возьмут ружья и через Каменные ворота идут на Хармицу; Круничу и Блажу Штакору тоже идти с ними.
– Ox, spectabilis, spectabilis! [103] – восклицал, тяжело дыша и отдуваясь, прибежавший капеллан Шалкович. – Ох, bestiae infernales. [104] Вы знаете, какие у меня в саду замечательные груши, яблони, сливы, абрикосы! Все, все эти варвары порубили и сложили костер, чтобы зажарить украденного молочного поросенка. Все! Я прошу заявить solenniter [105] протест! – И он заплакал.
103
ваша честь! (лат.)
104
звери ада (лат.).
105
официально,
– Здесь возможен один протест, вот какой! – ответил Якопович, яростно потрясая кулаками, и кинулся к ратуше. Но не успел он сделать и двух шагов, как его остановил толстый лавочник Шафранич с жалобами:
– Господин судья, у моей дорогой жены сделались колики! Что она даст зимой коровушке, пашей чудной коровушке, а? Ну что? Погибнет коровушка! Ах! А я останусь без молока? Эти дьяволы, эти испанские драгуны растащили два стога сена! А что будет пить женушка? Дьяволы выпили всю ракию!
– Не задерживайте меня, кум Андрия! У меня более спешные дела. Надо защищать город, – ответил судья и побежал вниз.
Когда он вышел на площадь Св. Марка, перед ним предстала страшная картина. Пьяные солдаты на месте Магдиной лавчонки разложили огромный костер. Несчастная старуха лежала без сознания на ступенях церкви. Вокруг костра в бешеном хороводе кружились солдаты, размахивая копьями с нанизанными на них курами, гусями и хлебами. Тут же стояла большая бочка вина, на ней верхом сидел пьяный солдат и прижимал к себе вместо волынки поросенка. Чуть подальше испанские гуны тащили за волосы полумертвого нотариуса Верныча.
– Довольно! – загремел Якопович. – Чаша терпения переполнена! Стражники, за копья и бейте этих пьяниц. Барабанщик, тревогу! Ударьте в набат во всех церквах, пусть горожане берутся за оружие! Заприте городские ворота. Вытаскивайте пушки на башни. Коня мне!
Городская стража с алебардами наперевес мигом навалилась на пьяную ватагу и освободила Вернича. Драгуны и пехотинцы пустились бежать к Каменным воротам, в сторону Нижнего города, где были расквартированы войска. Стонали колокола, бил барабан, горожане взялись за ружья и копья. Судья как молния носился на своем коне, проверяя, всюду ли заперты ворога. На берегу Медведницы гремели выстрелы, это горожане отбивались от бандерий Грегорианца.
– Пускай сейчас пожалует Унгнад, – промолвил, скрежеща зубами Якопович, – и мы поглядим, возьмет ли on y нас то, чего мы не хотим давать!
– Да, да, господин судья, – закричал коротышка Шафранич, воинственно размахивая длиннющим копьем, – ничего не дадим, ничего, перцу на динар не дадим этому штирийскому бану! Пускай только явится кто-нибудь из испанских лягушатников, я, как мышонка, насажу его на копье, раз, – вот так! – И лавочник с силой ткнул копьем в воздух.
В этот миг загремел гром. Шафранич побледнел и, дрожа всем телом, прошептал стоявшему рядом растерянному Гаруцу:
– Иисус и Мария! Дорогой кум Гаруц, это ружье бабахнуло?
– И большое ружье, кум Шафранич, – ответил глашатай.
– А может оно снести человеку голову? – спросил, дрожа, лавочник.
– Может, у кого она есть, – ответил Гаруц.
Горожане выстроились с оружием наготове во главе с судьей Якоповичем, который, сидя на копе, держал голубое знамя города.
Внезапно со стороны Каменных ворот прибежал кузнец Штакор с засученными рукавами, с огромным шлемом на голове, черный от сажи. Он тащил на плече тяжелый мушкет.