Сокрушенная империя
Шрифт:
– Тогда отпусти его, – умоляет Уэйн. – Потому что Оукли будет предан тебе до самого конца, и, если ты это не закончишь, он будет хвататься за тебя, пока либо не умрет, либо не сгниет в тюрьме. – Черты его лица искажаются от боли. – Я не могу потерять своего сына, Бьянка. Не могу.
Беспокойство, плещущееся в его глазах, едва не заставляет меня рухнуть на колени.
Очевидно, что он любит своего сына. И хотя родительская любовь для меня чуждое понятие, – поскольку моего отца не было рядом
До этого момента я не понимала, что мы с Оукли – настолько ядовитая смесь. Я думала, мы были счастливы и влюблены.
Две разбитые части одной души.
Но, может быть, все было не так? Может быть, мы были огнем и бензином? Может быть, то, что мы чувствовали друг к другу, было смертельной зависимостью? И единственный способ спастись от полного уничтожения – это бросить друг друга.
Может быть, именно поэтому моя мама заставила меня пообещать ей, что я никогда не влюблюсь. Поскольку она всегда знала, что любовь может сделать с человеком. Как она может уничтожить тебя, пока не останется ничего, кроме зияющей дыры там, где раньше было сердце. И смерть стала бы гораздо лучшей участью, чем любовь, которой не могло быть.
Я пытаюсь смахнуть слезы, подступившие к глазам, но это бесполезно.
– Можете хотя бы сказать, как он?
Я должна знать, что с ним все в порядке.
Уэйн проводит рукой по лицу, прежде чем ответить.
– Он все еще сонный и не понимает, что происходит. Приступ был тяжелым. Плюс потеря крови. – Я вздрагиваю, и он говорит: – Но органы и артерии не задеты, наложили всего пятнадцать швов. Его должны скоро выписать, если все будет стабильно.
У меня вырывается вздох облегчения.
– Слава Богу.
Он кивает.
– Что касается твоего брата, его выпустят через несколько часов. Я пока не знаю, собирается ли Стоун писать заявление, но, если он это сделает, дело ему не выиграть. – Взгляд мистера Зэленка падает на мою распухшую губу, и он хмурится. – Учитывая то, что он сделал с тобой.
– Хорошо.
Он делает глоток кофе.
– Конечно, в случае необходимости я буду защищать Джейса в суде, потому что…
Джейс берет на себя вину Оукли.
– Спасибо. – В груди плещется дикая боль, и я смотрю в пол. – Передайте Оукли, я сожалею о том, что случилось. – Мой голос предательски надламывается. – И что я люблю его.
И буду любить до самой смерти.
Уэйн стоит неподвижно, словно статуя.
– Я передам ему, что ты желаешь скорейшего выздоровления.
Эта пустая фраза вонзается в мое сердце, как зазубренный осколок. Я делаю вдох, пытаясь успокоиться, а затем поворачиваюсь и ухожу.
– Я знаю, что это больно, но ты поступаешь правильно, – говорит Уэйн.
Тогда почему мне кажется, что нет?
Пока я бреду по коридору, грудную клетку сковывает боль, ноги грозятся подкоситься в любой момент.
Я всегда
Абсолютная ярость пронзает меня насквозь, становясь такой густой, что почти душит меня.
Может быть, я ужасный человек, раз хочу, чтобы Стоун страдал – потому что у него явно есть проблемы с психикой – но сейчас мне наплевать. Все, чего я жажду – это месть. Заставить его заплатить за то, что он сделал.
Краем глаза замечаю молодого парня в медицинской форме, стоящего рядом с тележкой с лекарствами. На тележке стоит несколько флаконов, он набирает прозрачную жидкость в шприц.
Нацепив на лицо заигрывающую улыбку, я подхожу к нему.
– Здравствуйте.
Ему требуется мгновение, чтобы заметить меня, но, когда это происходит, в его глазах вспыхивает интерес.
– Здравствуйте.
Я хлопаю ресницами.
– Простите за беспокойство. Можно задать вам несколько вопросов?
Он совсем не выглядит так, будто я его побеспокоила.
– Конечно.
* * *
Стоун спит, когда я вхожу в его больничную палату. Неудивительно, учитывая все обезболивающие.
Я смотрю на его загипсованную руку и висящую на растяжке ногу. Он не смог бы никуда сбежать, даже если бы захотел. Но это не значит, что он не сможет закричать.
Просунув руки под платье, я снимаю трусики.
Я подхожу к кровати, он вздрагивает, и в тот момент, когда Стоун открывает глаза, я запихиваю свое белье ему в рот. Кашляя, он пытается избавиться от него, но я снимаю с волос резинку и привязываю его свободную руку к кровати. Изучая свои ногти, я обхожу кровать, словно стервятник, нацелившийся на добычу.
– Знаешь, кто-то может пожалеть тебя и сказать, что ты всего лишь жертва обстоятельств, – замерев, я смотрю ему в глаза, – но пошел ты.
Он мог бы выбрать другой путь.
В конце концов, он мог бы не размахивать кулаками, как это делал его отец.
– Меня начинает тошнить только от того, что я нахожусь с тобой в одном помещении, так что я сделаю все быстро, хорошо?
Я достаю из лифчика две пробирки и иглу. Тот медбрат был так очарован моим флиртом, что даже не заметил, как я их стащила.
– Небольшая викторина, красавчик. Сколько именно инсулина нужно, чтобы убить кого-то? – Я ухмыляюсь. – Ах да, точно. Ты не можешь ответить. – Пожимаю плечами и снимаю колпачок с одной из игл. – Видимо, придется проверять самой.
Его глаза расширяются, и он начинает извиваться и стонать.
– Лучше не двигайся, – предупреждаю я. – Или мамочке придется начать планировать твои похороны.
Стоун замирает, грудь вздымается от каждого рваного вдоха. Я провожу концом иглы по его ноге.