Соль чужбины
Шрифт:
— После ваших проводов господин Кутепов вновь посетил Финляндию. Останавливался, как всегда, в Териоках, на даче Фролова. Да не один, а в сопровождении английских агентов Росса и Бойса. Это уже серьезно. Итак, Кутепов, Кутепов и еще раз Кутепов. Так и передайте «Доктору»... Мы уже не увидимся на этот раз. Может, пару дней отдохнете? Мы сумеем задержать Монкевица...
— Для пользы дела не стоит, Артур Христианович.
— Так и я думаю, Альберт Николаевич, — и лукаво добавил: — Исчезаю. Успехов вам, привет товарищам. Считаю, все с пользой для дела.
Они крепко пожали друг другу руки. Артузов уже словно со стороны оглядел Венделовского и закончил, довольный своей придумкой:
— Ну, а со всем остальным вас познакомит другой товарищ — ваш коллега.
Открылась дверь,
Прежде всего о деле, и, вероятно, именно для этого они были сейчас сведены. Но тут заглянул в полуоткрытую дверь улыбающийся Артузов. Глаза его смотрели с хитрым блеском.
— Что, господа? — улыбнулся торжествующе. — Ждете, появится бог из машины и принесет вам инструкции друг для друга? Инструкций сейчас не будет. Разговор может иметь чисто приватный характер. Так запланировано — два часа. Это мой вам подарок. Счастливо оставаться — и чтоб никаких дел! — он тихо прикрыл дверь и исчез.
— А ты все такой же, Гошо.
— И ты такой же... Что нам делается? Ну, рассказывай.
— Рассказывай ты. Как у тебя?
— Нормально. Доучусь — и снова в путь. Судя по всему — Прага. Там сильная болгарская студенческая колония, много болгар-огородников. И кроме того, — он широко, заговорщически улыбнулся, — военные заводы «Шкода», на которых чехи готовят оружие для новой войны. Дезьем бюро и Интеллидженс сервис обеспечивают контроль за его производством и секретность. Лицензии вроде английские. Поживем в Праге — ах, какой город!.. Вацлавская площадь, мосты через Влтаву, Старо Място! Где еще найдешь такие древние улочки, погребки, памятники средневековья?! Мне повезло, считаю. А ты уезжаешь? Или приехал?
Венделовский кивнул. Лишние вопросы задавать у них было не принято.
— Утром уезжаю, дружище.
— Жаль. Думал пригласить к себе, с женой познакомить. Живу недалеко, у Белорусского. Может, от меня и на поезд? Машину и конспирацию обеспечу, Альбертик. Артузов, по-моему, еще здесь. Разреши, обсудим вариант?
— Не стоит, Гошо. Я с другого вокзала и не один. Дали два часа — радуйся. И за это спасибо.
— Не женился?
— Да нет пока. Все не влюблюсь никак.
— Привередлив... А чему ты все улыбаешься?
— Вспомнил, как мы тебя никак не могли вытолкнуть с родных Балкан. Хватался за каждый кустик.
— Да, тут, если признаться, переоценил я себя. Дело прошлое, можно и рассказать. Чтоб тебя повеселить. Хочешь, а?
— Повесели, — сказал Венделовский. — Самое время нам посмеяться. Но сначала о жене. Где, когда, кто? — все, одним словом.
— Очень, просто, друже. В Вене я сидел. Тихо, спокойно. Один! И вдруг команда: прими радистку, она же шифровальщица, подумай над «крышей». Вот! Не было печали! Но я должен знать, что за человек, что может? Так? Мне отвечают: немка, двадцать семь лет, знает языки, может работать переводчицей в любой технической экспертной фирме. Встретил — женщина потрясающей красоты! Даже слишком — для нашей профессии. В глаза бросается. Все за ней ухаживают. Я, разумеется, тоже. Из соображений конспирации мы «поженились»... Не успел я оглянуться, как влюбился по уши. Мы с Кларой стали мужем и женой по-настоящему. Она мне и сына родить успела, Стояном назвали. Замечательный парень, весь в меня. От ее немецкой породы ничего не осталось!
— Поздравляю, Гошо. Значит, опять расставание?
— Ты про меня? Ничего подобного! Еду с женой и Стояном. Что может быть более надежным прикрытием?!
— Ты прав. А теперь рассказывай то, чем хотел повеселить.
— Незадолго до отъезда из Вены потащил я за собой «хвоста». Знакомец оказался давний. Еще по варненским временам, представляешь? Как будто узнал меня, но вижу, не очень уверен. Мне сменили документы. Стал я польским евреем, изучающим юриспруденцию. А что? Не похож? Посмотри внимательно... Я основательно познакомился с географией родного Белостока — расположение улиц, вокзала, главной площади и базара. Маленький совсем городок, грязный, нищий. Усвоил характерные особенности польских евреев, манеру их разговора, жестикуляции, манеру одеваться, держаться
В хорошем еврейском ресторане, тем более — есть там известный мне запасной выход для выноса контрабанды в случае появления полиции... Настроение отличное, захожу. Сажусь за столик, шляпу тут же на вешалку, берусь за газету и за окно поглядываю, на своего друга-филера. А он прильнул к стеклу, меня высматривает. И вдруг замечаю, все официанты потрясены, а посетители смотрят удивленно и с возмущением. И «мой» сразу понял, что никакой я не еврей. Все евреи вокруг в шапках — как это им и положено. «Повел» меня вновь и со всем рвением. Сутки не мог и на миг оторваться, хоть стреляй в него. Дошел и до этой мысли, да пистолета с собой не оказалось. К счастью. Пришлось срочно менять квартиру, документы и весь путь следования. Через Берлин к Гамбургу и морем — в Ленинград. Под видом эмигранта. Прошло. Нет мелочей в нашем деле. Был у меня, как это... посыльный, на год прикомандировали. Честнейший парень, настоящий коммунист, Неделков. Одна неприятность — храбрый очень, во все драки готов ввязываться... Помнишь, атентат двадцать пятого года? Акция болгарских «леваков», взорвавших Софийский собор.
— А потом судилище и трое повешенных? Помню.
— А кровавый террор реакции? Она получила возможность убивать любого где попало, без суда и следствия. Сотни товарищей просто исчезали. Их обезглавливали, бросали на свалку. Или тайно хоронили где-то за городом. Излюбленный прием убийц был знаешь какой? Подкрадывались сзади, набрасывали проволочную петлю и душили, натягивая проволоку в разные стороны. Тихо и просто, да? Мой Мишо Неделков в те дни, спасая неизвестных ему людей, ввязался в перестрелку и был замечен цанковцами. А через два дня пал их жертвой. И его убили проволочной петлей средь белого дня недалеко от центра Софии. Он нарушил приказ, а наказали меня. Пришлось убираться из Болгарии, где так хорошо разворачивалась моя коммерция. И Мишо жаль...
— Столько раз уже тебе приходилось бегать, Гошо? Бедняга. Но ты прав: мелочей в нашем деле нет. В Софии вместо тебя теперь «фунтик»? Были с ним контакты? Как он справляется? Его подготовка, как мне показалось при встрече, нуждается еще в у совершенствовании. Опыта нет, практика мала. Да и условия, в которых он оказался, специфические.
— Наш «Фунтик» справляется. Справляется потому, что пока «законсервирован». — «Цветков» рассмеялся. — Возле отца родного Николай Абрамов как у Христа за пазухой. Герой! Бежал от большевиков, сумел добраться до Болгарии чуть не вплавь. Чествовали его по первому разряду. Отдохнуть предлагали, но Николай, конечно, отказался: времена не те, чтоб отдыхать и благодушествовать. Трудится в местной канцелярии РОВСа под руководством боевого капитана Фосса. А папа, генерал Эф-Эф Абрамов, глядя на сына, не нарадуется. А вместе с ним и весь болгарский отдел Воинского союза, который он возглавляет. Второй генерал после Кутепова. Теплое местечко! И теплое прикрытие. Нам с тобой потрудней приходилось: перепроверка за перепроверкой. А он еще и отца перевербует, увидишь!
— Не получилось бы наоборот, — заметил Альберт Николаевич. — Черт знает, как может все повернуться. Отец, сын... Думаю, как я бы работал в таких условиях? Против отца. Мне было бы очень трудно, честно тебе скажу. Но я не «Фунтик». Я его плохо знаю.
— А я достаточно хорошо! — горячо возразил «Цветков». — Вполне солидарен с начальством — можно положиться на все сто процентов. И пусть «законсервирован»: он себя еще покажет, клянусь.
— А ты стал хорошо говорить по-русски, Гошо. Что-нибудь известно о гибели Слащева? Подробности, детали, новые обстоятельства?