Соль чужбины
Шрифт:
— И все — немцы! — воскликнула Анастасия.
— Ну, почему же немцы? — удивился великий князь.
— Да по всему! — отрезала жена. Немцы и немцы!
Против такой убедительной логики возразить было трудно.
— Князь Ширинский-Шахматов, — читал список Оболенский, — сенатор Корейво, граф Остен-Сакен, газетчик Снесарев...
— Продажная душа! Такого и за две копейки любой купить сможет! — закричала потерявшая над собой контроль Анастасия и, не ожидая грубого окрика мужа, которого знала достаточно, быстро вышла из столовой.
— Господа! — великий князь снова встал,
— Позволю спросить, что имеет в виду ваше императорское высочество? — осторожно спросил Трубецкой.
И тут, нарушая этикет, за хозяина внезапно ответил барон Вольф — голосом спокойным и уверенным:
— Он объявит себя императором России. И доберется до денег, принадлежащих Романовым. Да-с, господа. У кого власть, у того и деньги. У кого деньги — у того и власть. Это мнение, не раз проверенное историей.
Гости перешли в кабинет — большую комнату с двумя окнами и застекленной дверью, выходящей на зеленую площадку, имевшую справа плавный пандусовый спуск. На площадке были высажены кусты и деревья, стояли несколько плетеных кресел и круглый столик со стульями под матерчатым грибком, где князья, если позволяла погода, пили по вечерам чай с вареньем.
Три стола находились в кабинете. Первый, рабочий, напоминал стол в Ставке верховного главнокомандующего в Барановичах. Второй, с лампой, блокнотами, карандашами, папиросницей и пепельницей. — посередине кабинета, на большом ковре, окруженный тремя глубокими кожаными креслами. В углу — двухтумбовый стол с документами и корреспонденцией. Рядом — книжный шкаф. На стенах — виды России в гравюрах и литографиях. К чему такое количество столов в одном помещении, — не знал никто. Все же он был чудной, «дядя Николаша»...
На совещании решили: великий князь выступает с протестом против узурпаторских действий Кирилла («Кирюха» есть повелитель банды пьяниц и дураков», — прозвище данное противнику, употреблялось все чаще и чаще), обращается с письмом о необходимости совместных действий к матушке-императрице. Верным соратникам Николая Николаевича поручается налаживание связей с монархическими кругами. Общие усилия «николаевцев» должны быть направлены на разоружение и перевербовку «кирилловцев».
Барон Вольф решительно напомнил о Врангеле и получении возможно большего количества денежных сумм — задаче наипервейшей. И заметил с усмешкой: «Филипп Македонский считал, что даже осел, нагруженный золотом, может перешагнуть стены любой неприступной крепости».
Высказывание знаменитого грека, прозвучавшее несколько двусмысленно (почему осел? Имел ли барон в виду нечто конкретное?), задело собравшихся. Но каждый успокоил себя: к нему это не относится, у Вольфа в голове на первом месте всегда деньги. Финансист! Они всегда себя умнее остальных считают...
Проводив гостей, Николай Николаевич сел за рабочий стол и задумался. Его мысли были далеки
Мысли о деле, ради которого он сидел за письменным столом, разбегались, улетучивались. Он уже забывал о совещании и том, ради чего все еще находится в кабинете. Пугающая тишина окружала великого князя. Его словно окутали ватой, не пропускающей звуков. Может, он спит? Да и жив ли он? Где он, в чьем доме? В чьей стране?.. И вдруг в полной тишине возник, стал приближаться и нарастать знакомый, страшный птичий крик: «пи-и-ить!», «пи-и-ить!» Николай Николаевич почувствовал: немедля должен встать, спуститься на первый этаж, выйти в парк. Да что же это, господи?! Он истово перекрестился на угол, где висела его старая, походная икона. В этот момент, постучав, вошел адъютант.
— Где вы пропадали, Оболенский? — произнес мирно Николай Николаевич, надеясь, что с приходом адъютанта страхи и видения исчезнут.
— Ваше императорское высочество. Я стучусь уже в который раз! Полагал, вы отдыхаете. Может быть, заснули. Пришел князь Белопольский.
— Проси, проси же! — оживился великий князь, думая: «Вот кто поможет написать письмо Марии Федоровне». — Введи, — Николай Николаевич кивнул на стеклянную дверь, пояснил: — Лишние глаза мне не нужны сейчас.
Через минуту на зеленой площадке показался Вадим Николаевич. Но он ли это? Перед великим князем стоял худой, состарившийся бородатый господин, в великоватом ему, несколько подержанном костюме, с морщинистым лицом и руками, благоговейно прижимающими к груди соломенную шляпу. Николай Николаевич милостиво протянул руку, и князь Белопольский, склонившись, пожал ее с чувством глубокой благодарности.
— Куда вы исчезли, князь Белопольский?
— Все вояжировал, ваше императорское высочество, — с нескрываемой признательностью за прием и беседу, которой его удостаивали, ответил Белопольский: — Белград, София, Берлин. Имел искреннее стремление примкнуть к монархическому движению. Но мое прошлое, полное ошибок молодости... Его никто не забывает, к сожалению. И повсюду я как белая ворона.
— Да, да, это так, — наставительно произнес великий князь. — Поистине вы долго пребывали как путник, заблудший в пустыне. Как солдат, отбившийся от своего полка. Такое сразу не забывается.
— Справедливые слова. Мне возразить нечего, ваше высочество.
— Древний род, давший родине столько достойных имен, столько доблестных офицеров... Светлый человек, приближенный ко двору... Фу! Как это возможно?! Еще шаг в либеральном болоте... Да вы чуть не социал-демократом были готовы себя объявить! Связали имя свое с думцами, с самим Милюковым и его присными... Раскачивали вековые устои государства нашего, трон царский. И когда?! Когда весь русский народ боролся с врагом, не щадя и жизни своей.