Соль чужбины
Шрифт:
У нас в Байанкуре русские знают друг друга и все друг о друге — в маленьком городе не может быть тайн. Кто чем обедал, кто с кем спал, кто что с выгодой продал. Французский принципиально не учат. «Политики» спорят. Графоманы пишут мемуары. Большинство русских ничего не читает, не работает и ни о чем не думает...
Дважды за последние недели встречала возле дома отца. Подозреваю, подкарауливал. Разговор о возвращении в «его дом». Я позорю его перед людьми «нашего» круга. Второй прием — воздевание рук, призывы к Богу-свидетелю и бранные слова в мой адрес. Послушай, дед, не можешь ли ты приказать ему, чтобы он навсегда оставил меня в покое? Ты же его отец!..
На
Низко кланяюсь, целую всю «коммуну». Будь здоров, дед. Пожалуйста.
Твоя любящая внучка Ксения.
P.S. Говорят, что вот-вот в Париже откроется Посольство Советского Союза. Может быть, так и будет? И вернуться станет проще. Если так и будет — скоро увидимся, дед!»
«Любимая Ксения! Дорогая, дорогая моя!
Давно от тебя не было писем. Здорова ли? Все ли хорошо? Нет ли, не дай Бог, перемен к худшему в твоей жизни?
До той поры, пока мы — слава Богу! — не нашли друг друга, жил я, втянувшись в свой «новый быт» (так у нас любят писать и говорить о повседневном существовании), относительно спокойно.
А теперь. Теперь — другое. Мысли о тебе, о неисчислимых страданиях, выпавших на твою долю, о твоей неприкаянности и одиночестве (я это почувствовал из твоего письма) причиняют мне ужасную боль. Я потерял сон. Целыми ночами картины прошлого и того, как мне представляется твоя теперешняя жизнь, стоят передо мной — одна хуже другой! — и только под утро, с рассветом удается мне заснуть... Понимаю, пока не вернешься ты домой, пока не обниму тебя, не увижу воочию — не будет мне покоя. И теперь уже не только для себя — для меня должна ты стремиться к возвращению в Петроград.
Я не могу говорить тебе неправды, и потому не стану описывать в деталях нашу жизнь. Она трудна.
Надеюсь, пока трудна. Ты ведь знаешь, слышала небось этот знаменитый гимн пролетариата «Весь мир насилья мы разрушим... а затем». Повсюду ясно видны следы этого всеобщего разрушения, и тот, кто не умеет мыслить перспективно (слова Ивана), ничего дальше этого не видит...
Да, разрушено многое — и дворцы, и иные памятники, и сами души людские. Но разрушен и старый порядок, когда кровью, трудом, талантами народа питалась и процветала ничтожная часть России. Населения России. Им — этим избранным (и нам, князьям Белопольским в том числе, Ксенюшка) — жизнь дарила все. И мы, не задумываясь, пользовались этим. А народ — что для нас это было? Масса безымянная? Покорная, трудолюбивая и беззаветно преданная семье Арина? Возчик, который привозил в Крыму нам дрова (он стал для меня зловещей фигурой!)? Или наш . дворник с Морской — Василий? Разве мы когда-нибудь хоть на миг задумывались над их жизнью?..
Революция, как буря на море, перемешала лазурь поверхностных спокойных вод и тяжкую, скрытую во мраке, холодную, черную глубину.
Равенство, братство, свобода! И «кто был ничем, тот станет всем», — это опять слова из их гимна. И ведь они становятся, Ксенюшка, становятся всем. Сколько талантливых людей обнаружил новый порядок в большинстве областей жизни, какие силы отворил в каждом — мне, старому человеку, остается лишь удивляться да стыдиться своего неумения жить. Жить и видеть — в прошлом.
Да, да, Ксенюшка!.. Оказалось, что ничего я толком не умею — только приказывать, солдатиков во фронт ставить, книжки читать, споры с себе подобными вести и красотой наслаждаться, чем и занимался всю свою длинную и в общем-то
И вот — впервые — новыми глазами смотрю я вокруг. И вижу, что вылезает наша Россия из разрухи и беды, становится на ноги, и истинные патриоты родины трудятся для этого неустанно.
В советском правительстве немало образованнейших, ничуть не уступающих Ульянову-Ленину людей. Смерть вождя революции была тяжким ударом для страны и всего народа. Я стал свидетелем того, поверь. При мне умирали русские цари — ничего подобного никогда я не видел, не слышал. И даже не представлял себе, что русский мужик, русский рабочий способны на подобные чувствования, на подобную скорбь...
По причине старости, доброты людей, живущих со мной рядом, я мало бываю на улице. Все больше сижу у теплой буржуйки (железной печки посреди комнаты, с трубами, выведенными прямо в окно) и читаю — все, что попадается Главным образом то, что приносит Иван. Мне кажется чтение стало для меня какой-то манией. Слава Богу, не потерял свои многочисленные очки за эти суматошные годы...
Так и складывается моя сегодняшняя жизнь — повседневный быт — в нашей маленькой коммуне, где все заботятся обо мне, сердечно радуются каждому новому достижению Страны Советов и моему неумеренному чтению газет и журналов, которые, как уже писая доставляет мне ежедневно милейший наш Иван.
Поразительные вещи открываются мне! Напишу тебе, к примеру, лишь о том, что вычитал в самые последние дни, не переставая удивляться новой власти, тому, что она делает с огромной страной. И в каких фантастических масштабах! И обязательно во всем первые: свой первый паровоз на Коломенском заводе; первая женщина в мире — председатель правления ленинградского банка; первый клуб (ты хоть представляешь, что это такое?); первая научная экспедиция к острову Врангеля где водружен советский флаг; первые ученые на высокогорном Памире и т. д. и т. д.
Помнишь ли царский дворец в Ливадии? Конечно, помнишь! Столько раз мы любовались им с моря. Теперь решением Советской власти дворец передан крестьянам. Первая партия прибыла сюда на отдых и лечение... Или вот два юбилея. Их отмечали очень широко. Чьи? Их вождей? Командиров Красной Армии? Ничего подобного!
Первый — столетний юбилей Большого театра. Демонстрация, кавалерийская часть в безукоризненном строю, как на высочайшем параде, дефилирует мимо рукоплещущей труппы певцов, балерин, музыкантов. Второе торжество — двести лет Академии наук. Огромное число крупнейших ученых никуда и не думавших бежать (нам в Крыму казалось, все лучшие представители русской нации погрузились на суда, решив оставить Родину, отказавшись сотрудничать с большевиками. Ан нет!). За столом юбилейного президиума секретарь Академии наук С. Ф. Ольденбург, президент А. И. Карпинский и вице-президент В. А. Стеклов, академики И. П. Павлов, А. Е. Ферсман, Л. Я. Штернберг, И. Ю. Крачковский, Н. Я. Марр и другие. А какой им почет, какое уважение! И здание — то же, на набережной Невы, — стоит целехонькое! И никому из «варваров» не пришло в голову размещать там казарму, общежитие или конюшни.
Надеюсь, ты понимаешь, этой информацией не исчерпываются повседневные события нашей жизни. Всего не напишешь. И поймешь ли ты мое настроение правильно?..
Беспокоят меня твои мысли и вообще — твое будущее, Ксения. Несказанно взволновали события, тобой описанные. Бедняжка ты моя, бедняжка. Почему меня не было подле? Почему не смог отвести от тебя беду, не уберег, лишь мучился в неведении... Господи/ Пошли нам среди тяжелых и кошмарных дней и светлые праздники. Успокой и утешь... Мой долгий жизненный путь и опыт дают мне право верить во все лучшее, что должно наступить и наступит в твоей многострадальной судьбе. Я же могу лишь денно и нощно молить Бога об этом.