Соль в ране
Шрифт:
На рассвете следующего дня ветер ослаб. Откачивать воду не переставали, и оставшиеся в живых, уставшие и изголодавшиеся люди, засыпали при малейшей на то возможности.
Эдвардс поднялся на ют, где у штурвала его сменил Деланней. В его мозгу родилась мысль, которую несомненно стоило бы запомнить.
— Кто у насоса? — спросил он, потягиваясь.
— Ван, — ответил Деланней.
— А где Келлер?
— Спит в ходовой рубке.
— А Ольер?
Деланней бросил взгляд на все еще изменчивое небо.
— Исчез, —
Эдвардс откашлялся:
— Вы его искали?
— Да, пока вы спали. Я обратил внимание на то, что у мальчишки был скверный вид.
— Что, расклеился?
— Именно так я и подумал.
Эдвардс достал трубку и принялся жевать ее мундштук. У него не было ни крошки сухого табака.
— Давайте-ка я стану у штурвала, — предложил он, — а вы пойдите смените Вана. Время смены давно прошло. — Он посмотрел на начинающее светлеть небо. — Я хочу попытаться спасти корабль. Шлюпка останется на самый крайний случай. Ветер несет нас в нужном направлении, и мы можем поставить еще один самодельный парус, как только на море станет поспокойнее.
— Нам не хватит на это сил. Если небо полностью прояснится, то солнце начнет припекать.
— У нас ненамного больше сил, чтобы грести часами при такой волне.
— Если наш корабль наскочит на волну, мы в пять минут пойдем ко дну, — возразил Деланней.
— Конечно, риск есть.
— А жизнь Даун и остальных, что вы на это скажете?
— За них отвечаю я один, — произнес Эдвардс.
— Хорошо. Держите штурвал.
Воду откачивали не останавливаясь. Конечно, одного маленького насоса было явно недостаточно, чтобы откачать всю воду, но его действие задерживало затопление судна.
В семь часов вечера измеритель емкости водосборника находился уже над водой. Качка уменьшилась, сдерживаемая водой, которую набрала «Марютея», переваливаясь с борта на борт.
В восемь часов Эдвардс лично распределил между оставшимися в живых по половине промокшей галеты. К этому он добавил по стакану рома с примесью солоноватой воды.
— Я спущусь к насосу, — сказал он, — заодно и передам Келлеру его порцию.
Он сделал по юту несколько шагов, бросил взгляд на Даун, которая ела свою порцию галеты, повернув лицо к заходящему солнцу. Ее волосы переливались в лучах заката. Эдвардс повернулся к Деланнею.
— Это последняя раздача пищи, — добавил он. — Если мы будем вынуждены покинуть корабль, то оставшиеся консервы разделим в шлюпке.
— Думаю, нужно на это решиться.
Эдвардс ухватился за поручни лестницы юта:
— Кстати, Деланней, вы проверяли состояние шлюпки?
— Конечно.
— Когда это?
— Сегодня после полудня, когда возвратился после откачки воды.
С потухшим взором Ван слизывал последние крошки галеты.
— Прекрасно, — произнес Эдвардс. — Смотрите в
Он спустился в трюм и увидел Келлера, растянувшегося на полу возле насоса. При свете раскачивающейся на крюке лампы Эдвардс грубо встряхнул матроса.
— Вы думаете, что другие тоже так делали? — гневно воскликнул он.
Келлер отряхнулся и сел на пол.
— В обычное время я просто заковал бы вас в кандалы, но этим вы бы не отделались.
— В обычное время? — ухмыльнулся Келлер. — Вы думаете меня запугать?
Эдвардс схватил матроса за отворот куртки и, поставив на ноги, приблизил его лицо к своему.
— Послушайте, Келлер, — холодно произнес он, — пока я еще жив и подыхать не собираюсь. Потрудитесь-ка запомнить это.
Он оттолкнул матроса, достал из кармана порцию галеты и почти пустую бутылку.
— Это ваше. Больше раздачи пищи не будет, так что оставьте часть галеты про запас.
Келлер покачал головой, опустошил бутылку и разом проглотил полусырую галету. Его лицо, обросшее рыжего цвета бородой, немного расслабилось.
— Завтра вы останетесь голодным, — сказал Эдвардс.
— Плевать.
— Я сменю вас. Подымайтесь на палубу. В полночь вы смените Деланнея у штурвала.
— Мы все еще идем на Фиджи?
— Да.
Келлер поднял на него глаза.
— Сколько же еще миль? — спросил он.
— Миль тридцать, — ответил Эдвардс, — секстан разбит, и я не могу сказать точно.
— А радио старика?
— Разбито.
Келлер запустил пальцы в бороду.
— Не везет, — пробурчал он и, шаркая ногами, удалился.
Эдвардс слышал, как он тяжело карабкается по лестнице, затем хлопнула дверь.
Эдвардс взялся своими израненными руками за ручку насоса и принялся за работу, действуя как автомат: он слишком устал, чтобы почувствовать боль в мышцах, а его мозг был странным образом пуст, и ему никак не удавалось сдержать поток мыслей, остановиться на вопросе, который он хотел разрешить. Одна-единственная вещь, один-единственный предмет неуклонно вставал перед ним: шлюпка.
Но вот он выпрямился, вытер руками пот со лба и поморщился. Затем торопливо снял ботинки и вышел из отсека.
Ощущение опасности придало ему сил. Он поднялся наверх, окинул взглядом темную палубу и прошел мимо нагроможденных бесформенных обломков. Пригнувшись и держась настороже, он продвигался вперед.
Шлюпка по-прежнему стояла на эллингах. Эдвардс добрался до борта, засунул руку под брезент и нащупал липкую кашу из испорченных продуктов. Приподняв ткань, он разглядел чопик, деревянную затычку, которую вынимают для спуска воды перед тем, как поставить шлюпку по бортовому расписанию. Забрав затычку, он положил ее в карман и, соблюдая осторожность, вернулся обратно.