Солдат из Казахстана(Повесть)
Шрифт:
— Куда же он пропал? — сокрушенно вздыхает Петя.
— Боюсь, что убит, — отвечаю я.
Мы говорим о Егорушке, который уже два часа назад пошел за водой, да так и не возвратился.
После дня такого горячего боя мы выпили всю воду, найденную в бидоне. Досталось не больше чем по полстакана на человека. Самед распределял, а Петя следил, чтобы всем пришлось поровну. Егор решил спуститься к воде — и вот его нет.
— А он точно знал, где вода?
— Совершенно точно.
Днем, наблюдая окрестности через стереотрубу, мы как на ладони увидели ручеек, протекавший по дну оврага
Насколько мы знали Егора, понятия о храбрости были у него не мальчишеские, а на местности он ориентировался лучше нас всех. В нашем положении было легко понять, как тяжел будет завтрашний день, если мы останемся без воды. А ночь была единственным временем для ее поисков.
По-то-му что без воды И ни туды, и ни сюды… —запел Егорушка, поднимаясь с места.
И вот его нет. Потерять одного из оставшихся девяти — это было сейчас тяжелее всех прежних потерь.
— Как ты думаешь, Костя, — вдруг неожиданно спрашивает Петя, — как ты думаешь, может все-таки случиться, что мы первыми войдем на улицы Берлина?
— Отчего же, конечно…
— Нет, серьезно? Когда мы отступали, то были всегда в арьергарде… Верно?
— Ну?
— А как перешли в наступление, мы всегда в авангарде.
— И что же?
— Значит, характер у нашей роты такой, что она всегда ближе других к врагу.
— Ну, правильно.
— Так, может быть, нам и удастся первыми водрузить над Берлином советское знамя… Знаешь, я тут нашел офицерскую записную книжку с планом Берлина.
Можно по нему изучать все улицы, чтобы короче прийти в центр. Вот было бы здорово донести это самое знамя, которое мы несем от Ростова! Изрешетили его сегодня, не очень оно красиво будет…
— Не беда. Раны на знамени — бойцам не позор.
— А все-таки могут спросить: что за знамя? Тебе придется докладывать маршалу, — струсишь?
— Чего же мне трусить? Так и скажу: «Товарищ Маршал Советского Союза, знамя взвода разведки энского полка энской стрелковой десантной дивизии водрузил Герой Советского Союза Петр Ушаков».
Петя присвистнул.
— Ого, куда залетел!
Может быть, во всей этой болтовне было немало ребяческого, но так рождаются в самые трудные минуты солдатские мечты.
Возвратясь из охранения, Володя взглянул на нас и спросил:
— Чему вы так рады? Вернулся Егор?
— Мы взяли Берлин! Капут фашизму! — с азартом выпалил Петя.
— Фашизму капут? Немецкому — да, капут, — серьезно сказал Василий. — Но фашизм происходит от слова «фашина» — связь. Чья связь? Разумеется, капиталистов, банкиров. А поэтому, пока жив капитал, он будет стремиться к фашизму.
— Значит, что же, товарищ профессор, и после Берлина прикажешь держать автомат наготове?
— Пожалуй, не всем придется сдавать автоматы.
— А я хотел сразу в поле! — воскликнул Петя. — Черт знает, ты всегда настроение
— Я и сам до военного ремесла не охотник. Учиться надо, а время уходит. Что же, я в сорок лет, что ли, инженером стану? Ничего не попишешь! — Вася развел руками.
Снаружи донеслись в блиндаж звуки автоматных и пулеметных очередей.
— Вот сволочи! Снова идут!
Мы все вскочили и бросились по местам.
Стреляли, оказалось, вовсе не в нас. Со стороны деревни, продвигаясь вперед, ближе и ближе к кургану, падали осветительные ракеты, а в центре огней по равнине бежал с бидоном Егор. Было светло как днем, и мы видели, как под ярко освещенной фигурой Егора металась его тень. Теперь, когда он был пойман светом, ему бесполезно было залегать, и он торопился зигзагами, кидаясь то вправо, то влево. Рои светящихся пуль летели совсем рядом с ним. Петя и Вася открыли из пулеметов огонь, прикрывая отступление Егорушки. Но им было не видно мишеней. Егору оставалось всего два десятка шагов до траншеи. Он упал, и бидон отлетел в сторону. «Если бы он просто упал, он не выронил бы бидона. Значит, он ранен», — подумал я. Однако Егор вскочил, подхватил свою ношу и уже неверным шагом упрямо двинулся к нам. Тень его раскачивалась во все стороны. Достигнув траншеи, он бросил туда бидон и свалился сам, но сверху мы видели, что одна его нога недвижно торчит над траншеей. Убит…
Огни угасли, но мне казалось, что и во мраке я вижу эту длинную и неподвижную ногу.
— Осталось восемь бойцов, — вздохнул Вася.
Да, нас осталось всего только восемь. На перекличку не требуется много времени.
С бидоном вошел Володя. Оцинкованная посуда была прострелена в трех местах, и воды в ней почти не осталось… Это была дорогая вода. Ради нее погиб бесстрашный товарищ.
Мы не слыхали последних слов нашего Егорушки. Он не высказал нам свою последнюю и заветную мысль, но она нам известна: израненный, он, вместо того чтобы спрыгнуть в укрытие, прежде всего забросил туда свою добычу, чтобы прибавить товарищам сил для борьбы. Мы знаем все его мысли и чувства — это наши чувства и мысли. Мы знаем его мечту — это наша мечта.
— Я говорил, заштормит сегодня. Не меньше чем девять баллов. Ревет! — сказал Володя, ставя бидон.
Выстрелов не было слышно, и в тишине даже здесь, на таком расстоянии, мы слышали, как бушует море.
Помолчали. Поглядели на Володю, ожидая, что он скажет что-нибудь про Егора. Но он закончил:
— Катерам не пройти.
Было ясно, что ночь не сулит ничего доброго.
Петя спокойно пересчитал гильзы, расстрелянные им и Васей для прикрытия Егора.
— Минус пятьдесят семь, — сказал он.
На одного бойца сократился наш личный состав. На значительную долю сократился запас огневых средств.
Володя, заметив, что все молчат, внезапно добавил:
— Я уж знаю Черное море. К рассвету утихнет, увидите сами.
Его ласковые глаза блестят даже при блеклом свете слабенького фонаря. Он хочет, чтобы мы непременно поверили в то, что мощный десант успеет прийти нам на помощь.
С простреленным и разодранным нашим знаменем входит Самед.
— Прямо в древко попал окаянный какой-то! Надо покрепче связать…