Солдат удачи
Шрифт:
Ида Энн возмущенно взглянула на Горацию и ответила:
— Прекрасно. Но теперь я буду изо всех сил стараться найти себе мужа. Чего и тебе советую.
Она резко повернулась и вышла из комнаты. Со дня похорон Энн она не находила себе места, и теперь горе Элджи и его зависимость от падчериц совершенно выводили ее из себя. Если бы они втроем могли немедленно собрать чемоданы и отправиться в Лимингтон, она бы не стала колебаться ни секунды. Но на это не было никакой надежды. Мистер Хикс, который всегда так любил этот старинный особняк, теперь цеплялся за него, как за соломинку. Ведь именно здесь протекли самые счастливые годы его брака с милой маленькой вдовой, которая так изменила его жизнь, согласившись выйти за него замуж.
И когда Горация прошла через Большой Зал с Лули, Портером, Полли и Энфусом, она услышала, как где-то в доме рыдает ее отчим. Но она не осмелилась подойти к нему. Он находился в том ужасном состоянии, когда сочувствие вызывает еще большее горе. Его следовало предоставить самому себе, а потом заставить переодеться к обеду, как того требовали традиции, и присоединиться к падчерицам за столом, хотя он не мог проглотить ни кусочка.
Горация вышла во двор и заметила, что солнечный свет странно изменился: лето близилось к концу. Хотя шла только первая неделя сентября, в воздухе уже носились какие-то неуловимые перемены, предвещавшие умирание года. Скоро наступит осень, а потом зима — пора, когда замок невозможно прогреть никакими каминами. Мысль о Рождестве заставила Горацию вздрогнуть, и она немедленно поклялась себе уговорить все семейство Хиксов приехать в Саттон на Рождество. Или намекнуть Хиксам, чтобы они пригласили их к себе. Все будет лучше, чем маленькое грустное трио, растерянно сидящее посреди огромного замка с привидениями.
Думая об этом, она опустила руки в карманы, склонив голову вперед. Затем, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, она выдернула шпильки из прически и увидела, как сверкающая волна волос рассыпалась по плечам. Горе, вошедшее в ее жизнь, сильно изменило се: черты ее лица стали тоньше и изящней, а душа — более чувствительной к знакам судьбы.
В кармане юбки она нащупала зеленый шарик, который она положила туда в день смерти Энн. Она достала его и начала разглядывать, думая о том, кому же он принадлежит. Но тут ее отвлек яростный лай собак. Все четверо выследили кролика и мчались что было сил за зверьком, нырнувшим в заросли.
Оглядевшись по сторонам, Горация обнаружила, что ушла довольно далеко от замка: она стояла у развалин старинных строений, которые, по традиции, считались охотничьим двором короля Эдуарда — Святого Исповедника. И здесь, между камней, древних, как саксонские короли, Горация наконец поднесла к глазам детскую игрушку и всмотрелась в глубину зеленого стекла.
Внезапно она оказалась в логове дракона, спящего в сердце земли: вокруг нее закружились зеленые спирали и завитки, сталактиты и сталагмиты. Потом все исчезло, и зазвучали голоса поющих мальчиков. Горация ощутила густой, тяжелый запах ладана и, опустив шарик, обнаружила, что стоит под крестом, освещенным огромными свечами, а рядом, на каменной плите, лежит королевская корона. Горация оказалась в часовне короля Эдуарда, и часовня была точь-в-точь такой, как много веков назад. И там, с длинным, исхудалым лицом, бородатый, увенчанный средневековым венцом, на коленях перед священником стоял сам король Эдуард, целиком поглощенный молитвой.
Но во всем этом было что-то пугающее. Король не просто молился. Он упивался своей властью. Бледный, с побелевшими губами, он требовал, чтобы Господь полюбил его за его чистоту, за его аскетичную жизнь, за его полный отказ от земных наслаждений. Горация не знала наверняка, но в тот момент она могла бы поклясться, что под рубахой у него надета покаянная власяница.
Она была слишком потрясена, чтобы испугаться; она лишь подумала, что задремала среди развалин и видит сон. Но сон этот поражал своей удивительной реальностью. Горация чувствовала запах потрескивающих свечей, немытых тел, необычного благовония, которым король умастил свои руки. И еще она чувствовала запах дождя, доносившийся из-за скрипучей двери часовни: сырая земля, сырая кожа, промокшие лошади.
Эффект был поразительно сильным. Горации показалось, что она сейчас упадет в обморок прямо там, где стоит — за спиной Эдуарда. Она находилась так близко от него, что могла бы коснуться его руки. Но она продолжала стоять, поглощенная запахами и звуками, зачарованная тем, как неистово бледный король принимает от священника кровь и плоть Христову.
И вот — свершилось. Священник благословил монарха, изможденная фигура поднялась с колен, двери часовни распахнулись, и показался весь охотничий двор — холодный, промозглый, наполненный лаем собак.
Король прошел мимо Горации к выходу, и она побежала за ним, страшась остаться в этой мрачной часовне наедине со священником, тенью креста и алтарем, слившимися, казалось, в сплошное темное пятно. Несмотря на топот ее ног и звуки дыхания, никто не замечал ее — ни король, ни охотники, ни мальчики, приветствующие своего господина. В этом кошмарном сне Горации была отведена роль наблюдателя, а не участника.
И все же она продолжала бежать за королем — туда, где оседланные лошади уже были готовы умчать монарха и его людей в гущу леса. Но тут внимание Горации привлекла другая картина. Напротив охотничьего дворика, чуть правее, среди деревьев, окружавших лесной ручеек, стояла группа всадников, среди которых Горация разглядела скорбную женскую фигуру, закутанную в плащ.
Сердце Горации забилось в груди, словно птица в клетке, при виде этой женщины, в каждом движении которой чувствовалось отчаяние и решимость одновременно. Женщина отделилась от остальных всадников и преодолела небольшое пространство, отделявшее ее от короля. Король уже успел сесть на лошадь, и женщина взглянула ему прямо в глаза. Как ужасен был взгляд, которым они обменялись: здесь была и ненависть, и любовь, и тайные чувства, гнездящиеся так глубоко в душе человека, что для них не нашлось бы названия ни в одном языке.
— Эдуард, — сказала женщина, — ты должен простить нас. В твоей власти отменить приговор, тяготеющий над Годвинами. Эдуард, во имя Христа, прояви христианское милосердие. Я ведь не совершила греха и преступления против тебя. Все, о чем я тебя просила, — это любовь.
Горация с изумлением смотрела на короля, который ничего не ответил и лишь устремил на женщину суровый взор сверкающих глаз. Атмосфера была настолько напряженной, что Горация почувствовала, как с ее губ срывается крик:
— Почему вы не слушаете ее? Что с вами происходит? Что они сделали с вами, эти люди, что они сделали такого, что вы даже не хотите с ними говорить?
Но Исповедник уже отвернулся и поскакал в чащу, где он сможет вдоволь поохотиться и убить столько зверей, сколько пожелает его душа. На прощание он бросил на женщину последний презрительный взгляд.
Когда женщина соскользнула с лошади, капюшон упал с ее головы, и Горация разглядела огненно-рыжие волосы и детские черты лица королевы. Один из ее спутников приблизился к ней, спешился и опустился рядом с ней на колени.