Солдат удачи
Шрифт:
Но она только взглянула на него и тут же прошла мимо, обдав его ветерком атласного платья и ароматами лунной Аравии.
Четвертая девушка была еще почти ребенком. Она была хорошенькой и свежей, но розовые губки, сложенные капризным сердечком, сразу навели Хелен и Кэролайн на мысль, что этот ребенок сильно избалован. Виолетта же вообще не могла ни о чем думать, настолько ее потрясла и удивила эта великолепная компания.
Следом за четверкой красавиц вошло шестеро детей разного возраста, роста и пола, — по-видимому, потомство
— Гастингс, должно быть, битком набит Уолдгрейвами, — прошептал Фрэнсис. Кэролайн улыбнулась и кивнула, но Элджернон только смотрел в немом изумлении в спину прекрасной вдовы, и его изысканный обед, который в другой ситуации был бы немедленно поглощен с большим аппетитом, теперь остывал без дела у него перед носом.
Присутствие семьи виконта Чьютона за главным столом несколько подавляло. Но Хелен и Кэролайн старались изо всех сил, и Хиксы все-таки смогли обменяться сплетнями и новостями с семейством Уордлоу.
— А как поживает наша милая Мэри? А Матильда?
— Мэри счастлива, как никогда: у нее большое хозяйство, куча детей и слуг, — Кэролайн приподняла темные бровки. — А насчет Матильды Мэри пишет, что жизнь в Париже пошла ей на пользу. Она даже перестала носить коричневые платья, и теперь ее сопровождает в оперу молодой французский аристократ.
— Как я рада это слышать. А что Джон Джозеф?
— Его направили в венгерскую часть империи. Там сейчас неприятности.
— Да ну? — генерал Уордлоу весь обратился в слух. — А что там происходит?
Кэролайн понизила голос:
— Говорят, что новый австрийский император, Фердинанд, настоящий сумасшедший. Он даже не может как следует написать свое имя. По существу, страной управляет принц Меттерних, и молодые венгерские аристократы подбираются к трону. Если дать им хоть малейший шанс, они устроят переворот. Поэтому необходимы войска, чтобы держать их в страхе.
Хелен покачала головой и на мгновение показалась Кэролайн такой же юной, как при первой встрече с ней.
— Ах, эти мальчишки! Джон Джозеф, Джекдо, Роб… Неужели им нравится жить так далеко от дома?
На что Кэролайн твердо ответила:
— Что касается моего брата, наверняка да. Он всю жизнь не мог дождаться, когда же между ним и замком Саттон проляжет океан.
— Это из-за проклятия?
— Думаю, да. Он ненавидит это место, хотя его и тянет вернуться. А как идут дела у Джекдо?
— В настоящий момент он в Гастингсе и лежит дома, в постели. Его отпустили на побывку перед тем, как он на три года застрянет в Индии, и в первый же день его угораздило растянуть лодыжку, — голос Хелен стал несколько мягче. — Я беспокоюсь за него, Кэйро. Вернувшись из Канады, он сильно изменился. Мне кажется, с ним произошло что-то ужасное.
— А у него сохранился его волшебный дар?
— Не знаю. Он стал очень замкнутым. Он уже не похож на того мальчика, с которым вы дружили в детстве.
— Мы с Фрэнсисом придем завтра навестить его. А наш милый Элджи, — она с обожанием взглянула на деверя, — чересчур жизнерадостен для спальни больного.
Кэролайн и Хелен улыбнулись друг другу, и Элджернон, словно почувствовав, что говорят о нем, повернулся к ним и произнес:
— Клянусь Юпитером, миссис Уордлоу, это чудесный городок. В моем справочнике, — он помахал увесистым томом, — говорится, что Гастингс — один из самых красивых городов Англии. Думаю, завтра мне стоило бы прогуляться до «Светлой Глен».
Кэролайн ответила:
— Превосходная идея, Элджи. Мы с Фрэнсисом отправимся навестить моего кузена, и ты будешь предоставлен самому себе.
Элджернон даже фыркнул от удовольствия:
— Ну, не знаю, как там и что, но я зря времени не потрачу, Кэйро. Я так люблю новые места, ты же знаешь.
Время словно задремало. В гарнизоне в Буде, расположившемся на берегу Дуная в угрюмой крепости Пешт, Джон Джозеф Уэбб Уэстон странствовал в своих сновидениях. Ему снилось, что он снова оказался в замке Саттон и стоит в одиночестве посреди Большого Зала.
Отовсюду до него доносятся голоса веков. Он слышит, как Фрэнсис Уэстон обращается со словами любви к Роузи Пиккеринг; слышит, как Анна Болейн пост своему королю; как Мэлиор Мэри восторгается оттенком глаз какого-то малыша; как королева Елизавета приветствует Генри Уэстона, оценивающе глядя на него, словно гадая, действительно ли их произвел на свет один и тот же отец.
Джон Джозеф слышит, как поют звездные хоры, как взрывается комета. Как сливаются воедино в согласной мелодии прошлое и настоящее. Нет ни дня, ни ночи. Нет ничего, кроме нерасторжимого единства всей вселенной. Он вплотную подошел к разгадке великой тайны…
А потом все пропало — иначе и быть не могло, если ему суждено было оставаться на земле в здравом рассудке, — и сон его стал спокойнее. Ему приснилось, что он идет по Парадной Лестнице к Длинной Галерее и видит, что здесь до сих пор часовня. В конце галереи, возле алтаря, его ждет Невеста. Лицо ее скрыто под белой фатой, сквозь которую просвечивают огненные кудри.
— Поторопись, — произносит она, не поворачивая головы. — Я уже готова. Разыщи меня.
— Это ты? — отозвался Джон Джозеф. — Ты — та, что мне снилась?
— Да, — отвечала она. — Я — твоя судьба, твое прошлое, настоящее и будущее. Только узнай меня, когда встретишь. Это все, о чем я прошу тебя.
— Я всегда тебя знал.
— Но узнаешь ли, когда придет время?
Видение растаяло. Джон Джозеф вернулся в Венгрию, теперь ему снились самые обычные вещи — пушки, лошади и растущее недовольство этого некогда гордого народа. Он услышал голос поэта: «У нас под ногами лежат континенты и океаны, золото и серебро, у нас сильные крепкие руки, богатый и прекрасный язык, — у нас есть все, кроме согласия и свободы».