Солдатами не рождаются

Симонов Константин Михайлович

– Пришлите ко мне.

– Боюсь, не доведут.

– Пришлите с офицером.

– Пока не с кем, все на счету. Богословский ранен. Рыбочкина назначил на роту. Прошу утвердить.

– Утверждаю. Богословского вывезли?

– Пока у меня.

– Тяжелый?

– Да, – Синцов поглядел на Богословского.

– Как у вас там, просторно? Разместите все, что подойдет?

– Вполне.

– Приготовьте мне землянку, попозже сам приду. Левашов пошел к вам с Чугуновым. Ждите!

– Слушаюсь.

– До утра доживем – к ордену представлю, – сказал Туманян. – А пока спасибо!

«Доживем или

не доживем, а живыми обратно не уйдем», – подумал Синцов, но вслух не сказал. Лучше сделать молча, чем, сказав, не сделать.

– Ну что там? – спросил Богословский. – Про меня спрашивал?

– Передал тебе благодарность за взятие высотки, – сказал Синцов; услышанное от командира полка «спасибо» было поровну или не поровну, а одно на всех.

В землянку вошел уполномоченный.

– Завалишин прислал. – Он растер рукавицей лицо с заиндевевшими бровями. – Что от меня требуется?

– Связь установили, – сказал Синцов. – С Туманяном говорил, весь батальон сюда идет. А требуется от тебя – погреться. Посиди у телефона, а я пойду.

– Там все в порядке, – сказал уполномоченный, – а греться мне некогда. Одного раненого не нашли – Котенко, сержанта, нет. Он со мной шел и упал у самой высотки… Не убитый, я уже за спиной слышал, как от раны в крик закричал. А фельдшер заявляет, что всех подобрал. Врет! Он сука ласковая, я его давно в виду имею. При начальстве трется, а к людям без внимания. Сейчас солдат возьму, сам схожу, я место помню.

– Ладно, иди, – сказал Синцов, – только по-быстрому. А Рыбочкина сразу сюда пришли. Пусть у телефона посидит, я все же пойду.

Уполномоченный кивнул и вышел.

– Да, если не подберут, замерзнуть недолго, – сказал Богословский, наверно подумав о себе.

Рыбочкин зашел почти сразу же, как только вышел уполномоченный. На ремне поверх полушубка у него висел немецкий парабеллум в черной треугольной кобуре.

– Возьмите, товарищ старший лейтенант. – Он вытащил из-за пазухи второй такой же парабеллум. – Его, – кивнул он на немца. – Лично у него взял и для вас сохранил. Я уже свой пробовал – бой у их сильный, будь здоров!

Синцов усмехнулся.

– Оставь себе про запас. Я к нагану привык. Посиди у телефона; связь уже есть, и люди к нам идут.

– Ох, замечательно тут у вас, тепло! – притопнул по полу валенками Рыбочкин.

И при виде этого счастливого замерзшего долговязого мальчика Синцов не удержался от шутки.

– Грейся на всю катушку! Только не усни, чтоб трофей твой не сбежал. – Он кивнул на немца и вышел из землянки.

Обратно в землянку Синцов вернулся только через час. Сразу, как вышел, оказалось – забот полон рот. Сначала подошли минометчики, и надо было выбрать вместе с ними позицию. Потом уполномоченный вместе с солдатом притащил Котенко. Если бы не пошел сам, раненый так бы и замерз в сорока шагах от землянок. Потерял сознание, а раз без голоса, то и прошли, как мимо мертвого. Синцов разозлился, приказал разыскать фельдшера, хотел накрутить ему хвост. Но фельдшер словно чувствовал – как сквозь землю провалился! Сказали, что пошел за лошадью и не вернулся.

Потом понемногу стала подтягиваться в метели рота Чугунова. Люди сильно замерзли, и надо было вместе с Чугуновым поскорей разместить их, чтобы отогрелись.

Левашову, который пришел вместе

с Чугуновым, доложил самое необходимое на ходу, в окопе, и пригласил пройти в землянку. Тем более что с ним явился тот, второй корреспондент, заика. Все-таки принесла его сюда нелегкая вместе с Левашовым. Левашов было заупрямился, хотел обойти окопы, но Синцов настоял:

– Разрешите самому разобраться и порядок навести, а потом вам доложить. Вы с дороги, а я только из землянки, уже отогрелся.

Левашов пошел греться. Все же мороз взял свое, да и здравый смысл был на стороне комбата.

Проводив Левашова, закончил размещать с Чугуновым роту. Приказал проверить, нет ли отставших, и с радостью узнал, что наконец пришли – слава тебе господи! – старшины с термосами.

Немцы не подавали признаков жизни. Или отступились от этой высотки, или готовили что-нибудь серьезное. Но теперь это было уже не так страшно, как два часа назад. Пусть, если хотят, идут. Больше за ночь положим – легче утром будет. Теперь можно подумать и о том, чтобы перекусить и погреться. Судя по обстановке, самое время. А дальше – больше: начнет прибывать начальство, и времени на себя не будет. Уже по дороге в землянку зашел в другую, которую приказал освободить для НП полка. Землянка была просторней, чем та, в которой обосновался сам. Начальству лучшее, как положено!

Когда вернулся к себе, Богословского не было. Оказывается, фельдшер уже забрал его. Так и не успел ни с Богословским проститься, ни фельдшеру выдать, что ему причиталось.

– Как, комбат, – спросил Левашов, – кормить гостей будешь?

– Буду. Горячую пищу поднесли.

Синцов повернулся к ординарцу Богословского. Теперь, когда Богословского увезли, само собой складывалось, что этот Авдеич останется ординарцем у комбата.

Сейчас он уже не дежурил на лавке против немца, а примостился на корточках у входа рядом с ординарцем Левашова и с таким наслаждением курил оставленный соседом бычок, что грех было отрывать его от этой солдатской радости. Однако ничего не поделаешь, пришлось приказать, чтоб шел к старшине за харчами.

Корреспондент – Синцов опять забыл, но напрягся и вспомнил его фамилию – Гурский сидел против немца и смотрел так внимательно, словно собирался писать с него портрет.

– Молчит фриц, – сказал Левашов и кивнул на Гурского. – Он уже и так и сяк его спрашивал и курить предлагал – не курит. Туманян звонил: где фриц? В дивизии разведчики интересуются. Надо отправлять.

– Не знаю, с кем отправлять в такую метель, – сказал Синцов. – Кто доведет, а кто шлепнет…

Левашов вздохнул. Видно, ему очень не хотелось делать то, на что он решился.

– Ладно, – сказал он. – Тогда придется по-другому. Феоктистов!

– Слушаю, товарищ батальонный комиссар, – вскочил с корточек его ординарец, обнаруживая свой огромный рост. Вскочил и вытянулся – почти до потолка землянки.

Немец шевельнулся и посмотрел на огромного ординарца.

– Сведешь в штаб полка, – сказал Левашов, показав на немца. – И чтоб без случайностей! Что пробовал от тебя сбежать, не поверю. Головой за него ответишь, понял?

– Так точно, товарищ батальонный комиссар, – скорбно отозвался ординарец. По лицу его было видно, как до смерти неохота ему тащиться в тыл через метель с этим немцем.