Солдатами не рождаются

Симонов Константин Михайлович

– Думаю, вам и побольше батальона дадут, – сказал Синцов.

– А побольше дадут – спасибо. С первого дня войны в замполитах полка – ни взад, ни вперед!

– А вы в-возьмите да п-посоветуйте, чтоб вас назначили куда п-повыше, – подал голос Гурский.

– А я не хочу повыше, я хочу к делу поближе. – Левашов встал.

Синцов поднялся вслед за ним.

– Оставайся, сам найду, – сказал Левашов и ткнул пальцем в Гурского. – С ним поговори, пока время есть. Позвоню, если понадобишься…

22

– А

знаете, что Левашов мне про вас сказал? – спросил Гурский, когда они остались вдвоем с Синцовым.

– Что?

– «Поговори с комбатом, комбат – личность!»

– Из чего он это вывел?

– Из того, что вы эту в-высоту напросились брать.

– Все мы по-своему личности.

– Между п-прочим, с этим на войне не всегда считаются.

«Вот и плохо, когда не считаются», – хотел сказать Синцов, но вместо этого только пожал плечами.

– А что, с вашей т-точки зрения, главное в командире?

– Смелость и правдивость, – сказал Синцов. – Остальное можно списать.

– В каком смысле?

– В том смысле, что не всяко лыко в строку.

– Ну, а, скажем, смел и п-правдив, но пьяница?

– А тот, кто пьян, правды о бое не знает.

– А вы во многих боях б-бывали?

– Считайте сами, – сказал Синцов. – Полтора года войны, из них четыре месяца в госпиталях, три – на курсах, остальное – передовая.

– А если п-поподробней?

– Подробней долго, – сказал Синцов.

В боях, не в боях… Если выбрать из всей войны только те часы, когда был именно в бою, и месяца не сложится. Но как это считать? Перед боем, в бою, после боя?.. Где тут граница, если иногда ожидание боя треплет нервы хуже, чем сам бой? А после провала, когда все прахом, такой камень на душе, что, кажется, лучше б не жил! Нашел что спросить: в скольких боях?.. Всего-навсего в одном, да только он еще не кончился. Пули, что ли, считать или снаряды, что рядом легли?.. Это если на войну на день приехал, можно считать. Тогда и осколок, что рядом упал, в карман берут…

– Н-ну ладно, что с вами сделаешь. – Гурский взглянул на молчавшего Синцова и вынул блокнот. – Т-тогда давайте п-подробно про сегодняшний бой…

Коротко отвечая на вопросы Гурского, Синцов понимал, что, переменись они с Гурским местами, он, наверно, спрашивал бы то же самое. На минуту, пока отвечал, шевельнулось в душе что-то старое, напомнившее самого себя, шевельнулось и исчезло. Он уже не мог представить себя человеком, расспрашивающим других людей о том, как они воюют.

– А теперь один личный вопрос, – сказал Гурский, закрыв блокнот. – Что у вас в-вышло с Люсиным?

– А что он вам сказал? – Синцов внимательно посмотрел на Гурского. Значит, Люсин сказал Левашову одно, а этому другое.

– Ск-казал, что вы сволочь.

– Поверили?

– П-привык составлять собственное мнение.

П-поэтому и спрашиваю вас, что п-произошло. З-за что вы его п-прогнали?

Синцов объяснил. Хотя объяснять было неохота.

– Не п-похоже на него. Он вообще-то не т-трус.

– А я и не говорю, что он трус.

– П-послушайте, вы ведь с ним давно знакомы, он мне рассказывал…

– А мне неинтересно, что он вам обо мне рассказывал, – прервал его Синцов.

– Я сп-прашиваю потому, что не очень ему п-поверил…

– А если не верите человеку, зачем с ним ездите? – снова прервал Синцов.

– Очевидно, п-проявляю свойственную мне неп-принципиальность во второстепенных вопросах.

– Ладно, не будем жевать мочалу, – сказал Синцов. – Не знаю, как вы, а я, когда кого-нибудь ненавижу, делаю это молча.

– Иногда мне вдруг к-кажется, что он д-далеко п-пойдет, – задумчиво, словно обсуждая этот вопрос уже не с Синцовым, а с самим собою, сказал Гурский. – Гладкий п-парень, н-нигде не зацепится. Вп-полне возможно, буду еще к-когда-нибудь работать п-под его рук-ководством.

Синцов ничего не ответил.

– Не хотите г-говорить на эту т-тему?

– Не хочу.

– Тогда п-переменим. Вопрос, как бывшему журналисту: дневник ведете?

– Нет, – сказал Синцов.

– П-почему?

– А вы что, соответствующего приказа не читали?

– Читал, но некоторые п-пробуют его забыть.

– А я не пробую, – сказал Синцов.

Он слишком хорошо помнил этот прошлогодний приказ, которым под угрозой трибунала запрещалось вести дневники, находясь в действующей армии. Под приказ попал прошлым летом замполит полка – под горячую руку пошел в штрафной батальон из-за тетрадочки.

– Не самый удачный п-приказ, п-по-моему, – сказал Гурский. – П-после войны будем рвать на себе в-волосы. Г-говорю как историк п-по образованию. Согласны?

Синцов не ответил: услышал близкую очередь из немецкого пулемета и вскочил. Но продолжения не было. Просто кто-то из своих пробовал немецкий пулемет.

– У вас личное оружие есть? – спросил он у Гурского.

– Есть какая-то п-пукалка дамского образца, выбрал по п-принципу наименьшего веса. А что?

– Еще не исключена возможность, что немцы контратакуют.

– П-пугаете, – усмехнулся Гурский.

– Нет. Маловероятно, но не исключено. – Синцов подумал про себя, что, если немцы так и не пойдут в контратаку, значит, мы сегодня действительно выпустили из них дух! Не весь, конечно, и не навсегда, но все же…

– Д-девятый раз на фронте, и еще ни разу ни в кого не п-пришлось в-выстрелить. М-можете себе это п-представить?

– Вполне. – Синцов подумал о том, сколько людей погибло на его памяти, так ни разу и не успев выстрелить.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить?