Солдатами не рождаются
Шрифт:
– Что ты стал, иди, – сказал Серпилин.
Сын бросился мимо него к кровати, на которой лежала мать, и Серпилин, уже не глядя, что он будет делать дальше, там, в этой комнате, вышел в коридор.
6
Заведующая отделением, когда Серпилин зашел к ней, попросила его посидеть.
– Сейчас сестра вернется, пошла вам на справке печать и номер поставить.
После ночного дежурства заведующая стала еще больше похожа на усталого верблюда. Она сидела, ссутулясь,
– Вижу, вам достается, – сказал Серпилин.
Вошла медсестра со справкой, и вслед за ней сын Серпилина.
Как бы там ни было, а Серпилин не мог отвыкнуть звать его так в своих мыслях. Не мог и сейчас.
– Вот и все, – сказала заведующая, беря из рук сестры и протягивая Серпилину справку. – А приехать забрать можете в любое время, как только у вас все будет готово.
– К двум часам все будет готово, – сказал сын Серпилина. – Сейчас в загс поеду, потом за гробом, потом на Новодевичье… К двум часам с машиной и с гробом будем здесь. Мне сказали, ты сегодня хоронить решил? – обратился он к Серпилину.
Серпилин кивнул.
– Могут не оформить вам так быстро, – усомнилась заведующая, но сын Серпилина уверенно сказал:
– Ничего, сделают.
Голос у него был напористый, громкий, все он, казалось, знал и мог, а глаза были красные, опухшие от слез.
– Только вы, товарищ генерал, чтобы обрядить ее, все заранее привезите, – сказала сестра. – Наши нянечки сделают, постараются, но им время нужно. Вы лучше прямо сейчас привезите!
– Привезем, привезем, все привезем, – поспешно сказал сын.
Он заторопился, быть может желая избавить отца от лишних мыслей обо всем этом, и Серпилин подчинился ему и первым вышел из кабинета врача.
– Подожди, – сказал Серпилин, когда они уже шли по коридору, – я вернусь, машину вызову.
– А у меня здесь стоит, – сказал сын. – Сейчас за вещами домой поедем, да?
Спросил так, словно у них по-прежнему был общий дом.
У входа в госпиталь стояла единственная машина – новенький открытый, с натянутым тентом американский «виллис». Эти машины только недавно стали появляться в армии, в противотанковых артиллерийских полках, у большого начальства. Серпилин видел их, но у него самого такой не было.
– Садитесь на заднее сиденье, – приказал сын шоферу. – Я поведу.
Серпилин, ничего не сказав, сел рядом с ним.
– Вот, ездим в командировки, обкатываем… – сказал сын после того, как они минут пять проехали молча. – Я сейчас офицером для поручений у Панкратьева. Он говорил, что ты его знаешь.
«Вон оно что, – ничего не ответив, подумал Серпилин. – Значит, крутится у Панкратьева».
Он действительно знал Панкратьева, но хотя сам по себе Панкратьев был хороший человек, все равно неприятно, что сын – порученец у Панкратьева в автомобильном управлении. Устроился где полегче!
Несколько
– На какие фронты ездите?
– Больше на Западный и Калининский, а в последний раз на Северо-Западный, – радостно откликнулся сын. Молчание его угнетало. – А что?
– Ничего, – сказал Серпилин. – Думал, ты на фронте…
Когда доехали до дому, сын собрался вылезти вместе с Серпилиным.
– Ты только скажи мне, что взять, я возьму, отвезу, а потом уже в загс поеду и так далее, – сказал он.
– Нет, – ответил Серпилин, не вдаваясь в объяснения, почему «нет». – Вещи я сам отвезу.
Он не знал, как это делается, не знал, что из вещей жены надо брать туда, в госпиталь, для похорон и что не надо, но все равно хотел делать это один, без сына.
– Только… – начал было сын, но Серпилин прервал его:
– Мне все ясно, повторять не надо.
– Я только хочу сказать, чтобы ты отдал мне бумагу, она мне для загса нужна.
Серпилин достал и отдал сыну бумагу и, не оборачиваясь, вошел в подъезд.
«Раз служит в Москве, – тяжело подымаясь по лестнице, думал Серпилин, – почему явился к матери только теперь?»
Он не винил сына в ее смерти – так случилось. Могло случиться иначе. Он верил словам врача, что, судя по состоянию сердца, ее жизнь уже давно висела на волоске. Но из головы не выходила неотвязная мысль: с чем же все-таки сын пришел к ней? И почему она так закричала? Она кричать не любила и не умела. Даже в ночь, когда его брали и семь часов подряд шел обыск, не сказала никому не слова, скрестила руки на груди и проходила взад-вперед по комнате с вечера до рассвета, пока не стали уводить. Но и тогда не крикнула и не зарыдала. А тут закричала. Почему?
Он долго стучал и уже подумал, что никого нет, когда ему открыл мальчик.
– Мамы нет, а я дрова пилил на черном ходу.
– А когда мама вернется? – спросил Серпилин.
Ему пришло в голову, что надо посоветоваться с соседкой, что из вещей взять туда, на похороны. С сыном советоваться не хотел, а с ней мог.
– Наверно, скоро придет, за хлебом пошла. А что у вас? – спросил мальчик и поднял глаза на Серпилина.
– Умерла, – сказал Серпилин и, отвернувшись к стене, снял телефонную трубку.
Адъютант сказал, что Иван Алексеевич отдыхает.
– Еще не приехал? – спросил Серпилин.
– Нет, он здесь. Он, когда до утра задерживается, здесь отдыхает. Сказал, чтоб вы к одиннадцати тридцати приехали. Пропуск на вас уже заказан, – сказал адъютант. – Когда вам выслать машину?
Серпилин попросил машину прямо теперь, повесил трубку и, повернувшись, увидел мальчика, стоявшего за его спиной с ключом в руках. Глаза у мальчика были усталые и взрослые. Так бывает с детьми – жизнь, ни с чем не считаясь, вдруг требует от них, чтобы они за несколько часов взяли и стали взрослыми, и они становятся.