Солдатские сказки
Шрифт:
На другой же день полилось вино из бочек, полетели пироги из печей.
Весёлый был пир — на весь мир! И свадьба такая же! Наконец, солдат Марфу-царевну разглядел. Ну, ничего — подходящая, пригожая.
После бесов-то любая царевна писаной красавицей покажется!
Странная котумочка
Охранял молодой солдат покои царицы. Ходила царица мимо, не замечала
— Как так на службе?! Что за дерзость?! — говорит грозно.
Растерялся солдат — чего тут скажешь?
— Ах, молчишь!? — разгневалась царица. — Отвечать не желаешь?! Ну, так будет тебе вместо завтрака двадцать палок на спину!
А начальство, как всегда, радо стараться. Выписывают бедному служивому каждое утро по двадцать палок. И месяц так, и другой пошёл.
Уже свет белый солдату не в радость. В глазах — потёмки. Не жизнь у солдата, а каторга, сущий ад. Ходит солдат потерянный, по сторонам не глядит, а только под ноги, на сыру землю.
И вот слышит однажды чей-то голос ласковый:
— О чём, служивый, печалишься?
Стоит перед ним странник с котомочкой на плече — то ли монах, то ли юродивый, то ли нищий, то ли старец Божий. Да кто его разберёт! Словом, на кота похожий.
А поговорить с ним хочется. И рассказал солдат, что по приказу царицы бьют его палками на завтрак.
— Уже, батюшка, спины не чую, — вздыхает, — Еле ноги таскаю. Тянет меня к себе сыра земля! Утопиться что ли?
— Это дело не мудрёное — всегда успеется! — отвечает странник. — Да, может, как знать, помогу я тебе.
Скинул он с плеча котомочку. Странная котомка у странника — не велика и не мала. Вроде мешок, а вроде бы и кошель с тесёмками.
Странник внутрь дунул, намурлыкал что-то, да и затянул узелком тесёмочки.
— Готово, — говорит. — Теперь слушай-запоминай свой манёвр. В полночь-заполночь обойдёшь три раза с котумочкой вокруг дворца. У ворот распусти тесёмки и смело ступай в покои — все спать будут. Царицу — в котумочку. Котумочку — за плечи. И бегом в дом лихача-извозчика. Там царицу оставишь, а жену извозчика во дворец доставишь!
Ну, манёвр, конечно, необычный. Да солдат ко всякому привычный. И не такое исполнял!
Одного понять не мог, что у него за плечами, — котомочка или котумочка? Но махнул на это рукой. И сделал всё в точности, как велел странник. После чего котомка сгинула.
Ранним утром, ещё солнце не взошло, пробудился лихач-извозчик, толкает жену в бок:
— Подай, баба, квасу!
— Молчать! — взвилась спросонок царица. — Какая такая баба?! Я тебе — государыня!
Извозчик очень изумился, челюсть отвисла.
— Ты, жёнка, чего — спятила!? — говорит, — Аль баранины на
— Ай, мужик нечёсаный! — завопила царица, оглядевшись. — Эй, стража!
— Сейчас, погодь, будет стража, — кивнул лихач-извозчик, — Уже спешит во все лопатки!
Снял кнут со стены и давай её лупить, отхаживать.
— Вот те, баба, стража! Вот те, мужик нечёсаный! А вот и государыня!
Уморился и снова захрапел.
А царица вся в слезах сидит в уголке среди хомутов, вожжей и попон вонючих.
«Где я, на каком свете? — думает, — На этом такой жути быть не может! Похоже, что на том я свете — не иначе, как в аду».
Совсем ослабела царица от таких мыслей да прилегла на кровать.
А извозчик-лихач вскоре пробудился — на работу пора — и снова жену в бок пихает:
— Ну, баба, и впрямь очумела! Живо за хозяйство!
Но царица строптивая. Хоть и думает, что в аду, да не отступает. Всё бы ей вывернуть на свой манер.
— Пошёл прочь, простофиля! — и пощёчину ему, — Что хочу, то и ворочу! Прикажу — в кандалы закуют! Прикажу — сейчас высекут!
Извозчик ушам не верит. Сроду такого не слыхал. Тем более от собственной бабы.
Схватил вожжи, свернул вчетверо, и царицу — вдоль-поперёк:
— Завтрак на стол! Коней скрести, овса задавать! Полы драить!
Так от всей души вдалбливал, что взялась-таки отлупцованная царица по хозяйству хлопотать. Да всё у неё наперекосяк — из рук валится, бьётся и ломается.
Затеяла стирку — рукава у рубахи оторвала.
— Наверное, я захворала, — говорит.
— Сейчас здоровёхонька будешь, — ободряет извозчик, — Кнут-молодец все болезни лечит!
«Ну, сущий ад, — думает царица. — Может, мне в этой поганой лохани утопиться?»
А извозчик и думать-то не дозволяет. Знай, учит — то кнутом, то вожжами, а то и оглоблей. Ну, если в аду и больше чертей, то рядом с царицей за её грехи — один самый главный — лихач-извозчик! Живого места на ней не осталось. Ни прилечь, ни присесть. Только и остаётся у плиты стоять да чужие подштанники стирать.
Тем временем жена извозчика проснулась в тишине да покое. Вокруг шёлковые кружева, батист и парча, атлас и позолота.
«Понятно, что померла, — думает, — да только не упомню, как и когда. Должно, муженёк прибил!»
Встала с пуховых перин. Ходит по дворцу и всему дивится:
«Слава тебе, Господи, — простил мне грехи за труды мои и мучения! Прямёхонько в рай отправил».
В условный час припорхнули фрейлины, будто ангелы небесные, и начали её одевать, причёсывать, локоны завивать. Сами в толк не возьмут, чего это царица такая мирная — не кричит, не бранится, не грозит ссылкой, кандалами да розгами.