Солдаты живут
Шрифт:
И леталок не было тоже.
Эмоции — убийцы рассудка.
В тревоге за своих женщин я позабыл, что моя приемная дочь — одна из Ворошков, не обделенных мозгами. И она сама сказала, что будет дожидаться подходящего времени и момента.
Похоже, этот момент наступил и прошел. А в пещере остались только я и растрепанная белая птица.
Я не назвал бы ее совсем бессердечной. Да, она прихватила Ключ от врат, чтобы старик-инвалид не смог уйти с равнины, но не заставила его топать по лестнице до самого верха. Мне нужно было одолеть только часть пути. Мою леталку она оставила на ступенях выше входа
Манна Шевитьи быстро надоедает, хотя, отведав ее, первые несколько часов чувствуешь себя превосходно. Жалость к себе и самоедство — горькие десерты. А старейший и дражайший враг в облике белой вороны — далеко не идеальный партнер в заточении.
Когда гнев растаял, а отчаяние утихло, я позаимствовал бумагу, перья и чернила из запасов Баладитая и принялся за обновление Анналов.
Время здесь не ощущается, поэтому не знаю, как долго я провозился. Наверное, на самом деле времени прошло меньше, чем мне показалось. Я уже начал тревожиться, потому что никто так и не прилетел узнать, почему мы не вернулись. Я боялся и иного: не означает ли это, что прилететь некому. И скорей всего прилететь не смогут Тобо и Госпожа.
Но Шукрат-то здорова. Почему же она не прилетела?
Не имея иных собеседников, я поймал себя на том, что все чаще обращаюсь к вороне. И все чаще для того, чтобы одолеть копящееся отчаяние. Шевитья наблюдал за нами со своего огромного деревянного трона, явно развлекаясь моей озабоченностью. А меня тем временем развлекала Душелов.
Она знала, как выбраться из ледяной пещеры. У нее просто-напросто не было рук. А я не мог этому нарадоваться.
В своем заточении я спал уже пять или шесть раз, когда вернулись Нефы. Сначала в моих снах.
143. Безымянная крепость. Сны с демоном
Душелов не давала мне забыть, что она общается с демоном. И что все время, пока она остается внутри белой вороны, она фактически не более, чем инструмент Шевитьи. Эта информация не казалась мне достойной внимания или особенно важной до тех пор, пока меня не навестили Вашан, Вашен и Вашон.
Прежде я не был к ним особенно чувствительным. Я гораздо лучше знал их по описаниям, чем по личным впечатлениям. На сей раз мне стало ясно, почему это было именно так.
Их уродливость вторгалась в мои сны, но лишь как ощущение присутствия чего-то чуть более конкретного, чем Неизвестные Тени. Золотистое сияние жутких звериных масок, замеченное краем глаза, и краткие фрагменты звуков, с помощью которых они пытались что-то сообщить, — вот и все, что я вспоминал, просыпаясь, — потный, дрожащий и переполненный беспричинным ужасом.
Направленный на меня взгляд Шевитьи казался веселее, чем когда-либо.
Но вскоре я узнал, что его веселье имеет пределы.
Я дал ему обещание. Он мог заглянуть в мое сознание и убедиться, что я намерен его сдержать. Но он мог увидеть и то, что я собираюсь оттягивать выполнение обещания до тех пор, пока окончательно не устрою свою жизнь.
Он хранил терпение десять тысяч лет. Но сейчас его терпение неожиданно стало таять.
Сперва я осознал это во сне. В ту ночь, когда Нефы едва не пробились в мое сознание, мои сны внезапно наполнились присутствием чего-то огромного, проникшего в них с той же легкостью, с какой кит проплывает сквозь стаю дельфинов. Большого и невидимого, надвигающегося подобно тьме, но не зловещего. Просто чего-то необъятного и неторопливого.
Я знал, что это, и догадался, что оно пытается установить мысленный контакт, как и с теми, кто был до меня. Но мой разум окружала прочная оболочка. И мысли проникали сквозь нее с трудом.
Хорошо, что со мной уже нет Гоблина и Одноглазого. Они потешались бы надо мной несколько часов.
Однако прошло несколько ночей, и мое сознание превратилось в сито. А мы с Шевитьей принялись болтать, как два старых приятеля за партией в тонк. Белая ворона оказалась не у дел, потому что услуги переводчика мне больше не требовались. Наверное, демон мог установить контакт с кем угодно, пустив в ход грубую ментальную силу.
Я учился у голема, как до меня учился Баладитай. Я узнавал все больше и больше, проникая внутрь сознания демона, где прошлое почти неотличимо от настоящего. Где хранились чудесные живые картины истории равнины и миров, которые она соединяет, — с теми подробностями и деталями, которые Шевитья пожелал в свое время запомнить. Я многое узнал о Черном Отряде. Демон избрал Отряд орудием своего избавления очень давно, задолго до того, как Кина решила сделать Госпожу своим орудием в лагере врага и сосудом, которому предстояло породить Дщерь Ночи — орудие ее собственного освобождения. Задолго до того, как любой из нас хотя бы задумался о препятствиях, ожидающих нас на пути в Хатовар. Но выбор Шевитьи оказался удачнее, чем у Кины. Богиня не смогла достаточно хорошо изучить характер Госпожи. А та была слишком упряма и эгоистична, чтобы долго служить чьим-то орудием.
Нас осталось всего семеро, когда у меня возникло непреодолимое желание проследить и повторить старые маршруты Отряда. А теперь из тех семи остался лишь я.
Солдаты живут.
Черный Отряд теперь в руках Суврина. Такой, какой он есть. Сейчас, по сведениям Шевитьи, он движется на юг, утолив жажду мести, и намерен пересечь равнину, чтобы попасть в Страну Неизвестных Теней. Лишь малочисленные таглиосцы, деджагорцы и сангельцы будут тосковать там по нашему миру. Отряд станет новым явлением в новом мире. А пухленький Суврин — его творцом.
В Черном Отряде никогда не было долгожителей, и никто не успевал увидеть, какие огромные перемены навязывает время отряду, твердо намеренному не расставаться со своим прошлым.
Когда мои мысли начинали бродить по этим унылым болотистым равнинам, Шевитья наполнял мою голову волнами веселья. Потому что все эти перемены были ничтожно малыми по сравнению с тем, что видел он за свое время. А видел он, как приходили и уходили империи, цивилизации, целые расы и народы. Он помнил самих богов, уродливых строителей равнины и всех могущественных существ, которые приходили на равнину и перестраивали его владения, а затем вновь уходили в небытие. Он даже помнил времена, когда был в безымянной крепости не один, когда его преданность долгу заставила товарищей Шевитьи прибить его к трону, чтобы он не помешал им дезертировать.