Соленая Падь
Шрифт:
Противник-то это знал. А вот перед своими Мещеряков не хотел проговориться. Когда его спрашивали, как додумался он сделать маневр, да и весь бой в свою пользу, отвечал всегда одинаково: "Давно продумано было. И такой план был загодя продуман, и другой, и третий..." А что, в самом деле, неужели каждому признаваться, как перед самым боем все еще считал: "Раз! Два! Три!"?
Но в помещении, в отдельной комнате, что-то не получалось - хорошо придумать. Или народа не хватало ему, крику, шуму и гвалта? Или еще чего? А может, просто-напросто задача стояла нынче очень
И Мещеряков встал, начал по комнате ходить взад-вперед, закладывая руки то за спину, то пряча их в карманы галифе, то складывая на груди. А потом вот что случилось - он снова сел, так, ни для чего, выдвинул ящик стола, а в столе, оказалось, лежит коробок с цветными карандашами!
Он тотчас крикнул из коридора Гришку Лыткина, велел ему узнать, откуда взялись карандаши, кто доставил.
– А это вчерась лично доставили вам, товарищ главнокомандующий, начальник главного штаба товарищ Брусенков. Я знаю!
– ответил Гришка.
– Да ну-у!
– сильно удивился Мещеряков.
– Это кто же мог подумать, а? И как будто даже упрекнул себя в том оттенке недоверия, которое возникло у него к Брусенкову с первой же встречи.
– Ну, ты иди, Григорий, иди! Не толкайся здесь, не мешай!
Правда, еще подумал: может, это были карандаши бывшего командующего армией Соленой Пади товарища Крекотеня? В таком случае ему, товарищу главнокомандующему, их иметь и вовсе положено.
Гришка ушел.
Мещеряков вынул из планшетки карту, рассыпал на столе карандаши, из железного шкафа достал большой лист чистой бумаги...
Навалился всем телом на стол. Папаху покрепче надвинул на лоб. Поплевал на пальцы.
Прежде всего нарисовал кружок черным карандашом и написал сбоку печатными буквами: "Сол. Падь". Он за собой знал - печатные буквы у него всегда красиво получались.
А дальше пошло и пошло дело: дороги изобразил, села на дорогах, положение частей противника, о котором так или иначе можно было судить по сводкам, расположение частей партизанской армии. В масштабе сделал - вдвое увеличил на листке все размеры против карты.
Получилась полная диспозиция на 1 - 2 сентября 1919 года.
В последнее время в армии Мещерякова такая работа делалась, но только как? На худеньком листочке, карандашом в один цвет, и делал все это не Мещеряков, а его начальник штаба.
А нынче он сделал сам. В германскую войну чем только не приходилось заниматься саперу и телеграфисту Мещерякову при штабе армии, при других штабах и в полевых частях! Приходилось и диспозиции для начальства копировать, а нынче пришлось для себя самого.
И еще, он вынул из планшетки компас и, глядя на него, нарисовал на листке стрелки "север", "юг". Вот так! Вот и понятно, почему капитал сроду не хотел грамотных мужиков и пролетариев: дай им настоящую грамоту, они сами собой запросто и с войной и с жизнью управятся!
А что, если бы у Мещерякова имелась не одна-единственная карта-десятиверстка, имелось бы их без счету, как у полного генерала, к примеру?
Он
Это какая на карте была бы диспозиция?! А? Ну, и свою нынешнюю работу тоже хаять вовсе ни к чему!
Карандашей было восемь штук: белый, черный, красный, зеленый, коричневый, желтый, синий, фиолетовый. Все разного роста.
Он ими порисовал, и они сразу будто привычными стали, уж привязался к ним. Разложил их по росту и сказал: "Ты, черт!" Потом подумал: "Кому это сказано-то?" То ли белому карандашу, который был не зачинен вовсе и самый длинный, то ли красному за то, что он самый коротенький? Красный, значит, всегда в большом ходу, всем и каждому необходим, а белый ни однажды не понадобился. Белый для чего только нужен? Зря материал на него переводится, и место в коробке он занимает - на это место другой можно было положить, хотя бы еще один красный, либо коробок сделать чуть поуже, тоже выгода...
Тут-то и начала настигать Мещерякова одна мысль. Не до конца, но главное, что начала...
Генерал Матковский, начальник тыла верховного правителя Колчака, навязывал Мещерякову свой план кампании... Генерал, верно, спит и видит, как заставит он партизанскую армию перейти к обороне, к делу, для нее вовсе не привычному. Загонит партизан в окопы, сам же начнет играть своей артиллерией по этим окопам, по избам Соленой Пади. Прямой наводкой играть...
А что же Мещеряков? Хваленый главнокомандующий? Он вот что, - он хотя на марше устраивает белым колоннам трепку, но в целом генеральскому плану подчиняется, готовится к обороне Соленой Пади...
Покатал Мещеряков все до одного карандаши под ладонью. И еще раз покатал - карандаши тарахтели, будто маленькие пулеметики. Под эту игрушечную стрельбу Мещерякову очень захотелось и еще остаться тем, кем он до сих пор был - партизаном. То есть в оборону не переходить, контрнаступать, трепать белые колонны на марше и там и здесь, а потом разбить их на подступах к Соленой Пади окончательно. Не дать главной силе противника - артиллерии - сыграть свою роль...
При такой полной для противника неизвестности можно даже у него артиллерию отбить... Хотя бы - несколько пушек.
Сражения - внезапные, быстрые, победные - Мещерякову ясно представились.
Но как к ним подойти, к таким сражениям?
Быстрые маневры нужны, неожиданность... Нужно обеспечить скрытную переброску группы контрнаступления с одного направления на другое. Использовать местные ополчения. Они дрались бы, ополченцы, хоть и старики, хоть и мальчишки, - каждый за полного солдата, потому что бой шел бы всякий раз не за чужой какой-то, а за их же собственный населенный пункт!
План заманчивый.