Соленый ветер
Шрифт:
– Он вернулся в пятницу, – сообщил папа. – Его отправили немного раньше из-за отпуска по ранению.
Я похолодела.
– Отпуска по ранению?
– Да. Его ранили в руку и плечо. Возможно, левая рука уже никогда не восстановится, но в общем контексте войны это не так страшно.
Я разволновалась. Папа прав. Ребята становились калеками, умирали. Ранение Герарда не так уж серьезно, но почему-то я все равно заплакала.
– Не плачь, милая. С ним все будет в порядке.
– Знаю, –
– Нелегко это принять. Понимаю.
– Эта война… Она изменила все, изменила всех нас.
– Так и есть, – торжественно сказал папа и повернул на знакомую улицу. Разумеется, здесь ничего не изменилось. Но я знала: на самом деле все иначе. Уже никогда не будет так, как прежде.
В дверь спальни тихонько постучали. Где я? Я села и попыталась сориентироваться. Старые кружевные занавески. Большая кровать. Да, дома. Но который час? Какой сейчас день? За окном темно, значит, уже вечер. Сколько я проспала? По крыше стучал дождь, и я закрыла глаза, вспомнив тропические ливни и как мы с Уэстри принимали душ прямо на пляже. Я все еще чувствовала его объятия, аромат его влажной кожи. Я закрыла глаза. Неужели это был просто сон?
Я закуталась в одеяло, не обращая внимания на то, что в дверь снова постучали. Я не хочу видеть Максин. Не сейчас. Уходи. Пожалуйста, уходи. Оставь меня с воспоминаниями.
Через несколько мгновений под дверь подсунули листок бумаги. Сначала я пыталась сделать вид, что не вижу его, но все-таки он привлекал мое внимание. Я с трудом села, потом встала, подошла к двери и подняла записку.
На бежевом листке бумаги я увидела знакомый почерк:
«Дорогая Антуанетта,
Я знаю, тебе больно. Мне тоже. Позволь тебя утешить.
Максин».
Я положила пальцы на холодную ручку и медленно ее повернула. Приоткрыв дверь, я увидела, что в коридоре стоит Максин. Волосы убраны в обычную прическу. Вокруг талии аккуратно повязан выглаженный передник. В руке поднос с сэндвичами. В стеклянной вазочке стоит роза, а из глиняной кружки поднимается пар. Я вдохнула аромат бергамота и отпустила ручку.
– Максин! – заплакала я.
Она поставила поднос на прикроватный столик и обняла меня. Слезы текли ручьем, хлынув из глубин моего сердца таким потоком, что я засомневалась, смогу ли остановиться.
– Выпусти все, – прошептала она, – не держи в себе.
Когда слезы иссякли, Максин протянула мне платок и чашку чая, и я села, притянув колени к груди.
– Можешь ничего не говорить, – мягко сказала она, – если не хочешь.
Я впервые заглянула ей в глаза и увидела боль.
– Мне так жаль, что я написала тебе то письмо. Не следовало этого делать. Тебе должен был рассказать отец. Это не мое дело.
Я сжала холодные пальцы Максин.
– Ты все честно мне рассказала и правильно сделала.
– Ты когда-нибудь сможешь простить меня? – Из-за акцента голос казался еще растеряннее, еще неувереннее. – Будешь ли любить так, как прежде?
Я глубоко вздохнула.
– Максин, я по-прежнему тебя люблю.
У нее заблестели глаза.
– А теперь ешь сэндвичи и расскажи про остров. Я чувствую, тебе есть о чем поведать.
Я кивнула, готовая рассказать ей обо всем. Ну, или почти обо всем.
На следующий день небо очистилось и выглянуло июньское солнце. На душе стало легче.
– Доброе утро, Антуанетта, – прощебетала с кухни Максин, – завтрак на столе.
Я улыбнулась и села за стол, разглядывая тарелку: свежие фрукты, хлеб с маслом и омлет – настоящий пир по сравнению с едой на острове.
Максин сняла передник и села с нами за стол. Папа погладил ее по щеке, и я поняла, что мне все-таки понадобится время, чтобы окончательно привыкнуть к их отношениям. Как там мама?
– Папа, – осторожно начала я, – есть новости от мамы?
Максин опустила вилку. В воздухе повисло напряжение.
– Да, – ответил он. – Она в Нью-Йорке, милая. Ты ведь знаешь. Уверен, она тебе писала. – Он достал из кармана клочок бумаги. – Просила тебя позвонить по этому номеру. Хочет, чтобы ты приехала. Когда будешь готова.
Я взяла бумажку и положила рядом с тарелкой. Разумеется, мама ходит по магазинам, посещает показы мод. Но счастлива ли она?
– Утром звонил Герард. – Папа был рад сменить тему.
– Да?
– Он заглянет сегодня.
Мои руки инстинктивно потянулись к медальону.
– Хорошо, – ответила я, ища взглядом поддержки Максин, – я с ним увижусь.
Улыбка Максин подсказала, что я приняла верное решение. Первый шаг в новой жизни – увидеться с Герардом и признать наше совместное будущее. Я провела рукой по пальцу, где когда-то было помолвочное кольцо, и вздохнула.
– Отлично, – отозвался папа, – я попросил его прийти к двум.
Подъехала машина Герарда, я услышала его шаги по дорожке. Внутри все замерло. Что я ему скажу? Как мне себя вести?
В комнату проскользнула Максин и указала в сторону лестницы.
– Он здесь, Антуанетта, – мягко сообщила она. – Ты готова?
Я поправила прическу и направилась к ступеням.
– Да.
Первый шаг, потом второй. Я слышала, как внизу Герард разговаривает с папой. Неожиданно, но внутри все затрепетало. Третий, четвертый. Голоса умолкли. Пятый, шестой шаг. Вот он, стоит внизу, смотрит на меня с такой любовью и нежностью, что я не в состоянии отвести взгляд.
– Анна!
– Герард! – Мой голос дрогнул. Его левая рука безжизненно покоилась в бежевой повязке.