Солнца двух миров
Шрифт:
– Знаешь, в одном из видений Рина приходила ко мне, - рассказал он Лаинь, когда они сидели на берегу пруда и любовались плавающими в них рыжими листьями.
Видений было слишком много, чтобы каждое из них было столь же значимым, как прежде, когда они приходили редко и запоминались надолго. Беда провидцев, теряться между настоящим и грядущим, между тем, что здесь, и тем, что вдали, уже успела коснуться молодого волшебника. Он не вспоминал о приходе Рины непростительно долго, и слова давались ему с трудом, но Лаинь была именно той, с кем ему хотелось говорить об этом.
– Мне кажется, я больше не запоминаю снов, чтобы освободить свою
Лаинь накрыла его руку своей.
– Она говорила с тобой?
– Она улыбалась мне. И горела.
– Духи сказали, что она придёт к нам, - проговорила Лаинь.
– В твоём видении, ей не была нужна помощь?
Файрен задумался и покачал головой.
– Нет, она была довольна, как будто бы очень горда собой. Ей было хорошо в её пламени. А мне стало хорошо оттого, что она не забыла меня.
– Подождём новой встречи, - сказала девушка.
Файрен не был уверен, что стоит просто ждать. Чувство вины и осознание краткости передышки перед тем, как его снова затянет в его недавний и уже привычный образ жизни, будили в нём жажду деятельности. Он воскрешал в своей памяти лицо Рины, каким видел его в своём пророчестве, и находил в его выражении нечто пугающее, незнакомое, заставлявшее задуматься. Его тянуло совершить путешествие, и закрытые в связи с военным положением границы очень мешали этим планам. Файрен не решился обратиться к Лаинь, чтобы получить ключи от порталов, и избрал более сложный путь. Пустырь, на котором собиралась молодёжь, по-прежнему изобиловал возможностями для новых знакомств, в том числе таких, которые могли позволить совершить нечто не совсем легальное. У юноши не было опыта заведения полезных связей, но, тем не менее, ему удалось свести знакомство с ребятами, которые имели подходящую репутацию для того, чтобы обратиться к ним с интересующей его просьбой.
Встреча была назначена в Феосе, не слишком далеко от пустыря. Когда Файрен подходил к точке встречи, перед глазами его мелькнуло вспышкой краткое видение незнакомого неба, плотно затянутого тёмными, почти чёрными облаками. Он заблокировал его. Неподходящее время для пророчеств.
Знакомых на месте встречи не обнаружилось. Две фигуры в длинных плащах ожидали его. Когда Файрен приблизился к ним, он почувствовал, как, будто исподволь, подкрадываются к нему чужие сети заклятий, но не успел вовремя среагировать, и оковы захлопнулись на нём.
Пробуждение было болезненным. Тело затекло от долгого бессознательного нахождения в неудобном положении. С тихим стоном Файрен сел, попытался слегка размять непослушные мышцы, огляделся вокруг. Он находился в какой-то палатке, не слишком уютном походном жилище, лишённом подсказок о том, кто его обитатели и что им может быть нужно. Впрочем, долгого ожидания в неизвестности не последовало, довольно скоро в палатку вошёл шоистриец. Он не счёл нужным приветствовать пленника или что-то ему объяснять, просто ворвался невыносимой силой ментальной магии в сознание Файрена, не оставив никаких шансов поставить блок. Магия стимулировала память, и её картинки поплыли перед глазами Файрена, доступные и читаемые. Бесконечные хаотично пляшущие образы явно не удовлетворили шоистрийского мага. Он ослабил заклинание, открывавшее перед ним мысли и память юноши, и отвлёкся на послание мыслеречевого сигнала кому-то за пределами палатки.
– Не люблю работать с провидцами, - поморщился ментальный маг, когда его напарник присоединился к нему.
–
Новоприбывший перехватил управление сознанием Файрена. Юноша почувствовал, как в его поток мыслей направляют образ Кридена, его наставника, и как память выдаёт воспоминания, связанные с этим человеком и их взаимодействием. Файрен всё ещё предпринимал слабые попытки сопротивления, он не хотел служить источником информации для шоистрийцев вне зависимости от того, что, собственно, им было от него нужно, но попытки не приносили результатов, в его голове копались уверенно и спокойно, даже не замечая его робких потуг.
– Ты уверен, что это тот самый мальчишка?
– спросил один ментат другого.
– Да, это он, - подтвердил второй маг.
Когда шоистрийцы ушли, Файрен почувствовал себя опустошённым. Голова пульсировала ноющей болью, тело, обретшее чувствительность, казалось бесконечно ватным и неуклюжим. Он осмотрел палатку в поисках защитных барьеров и нащупал достаточно сильные ограничения, чтобы не пытаться её покинуть. Тогда Файрен попытался сосредоточиться на увиденных им магах и вызвать видения, которые помогли бы узнать хоть что-то о них и, может быть, о том, что ему уготовано.
И снова его окружили чёрные тучи незнакомого неба. Файрен смотрел на них, и его наполняла бесконечная печаль, и ему становилось так неуютно, что хотелось бежать, бежать любой ценой, лишь бы вырваться из-под этого беспросветного тяжёлого искажённого неба. Усилием воли он отвёл взгляд и увидел смутные силуэты, бродящие под мрачным небом, мёртвые, живые, пропитанные запахом смерти. Он оказался в лагере некромантов в Долине Мёртвых.
Когда за ним пришли, он старался сохранять спокойствие, но это было непросто. Коричневый полог палатки оставался последним прибежищем между ним и беспощадным исковерканным небом. Магам пришлось настойчиво подтолкнуть юношу, чтобы убедить его покинуть неприветливое убежище.
А потом наступила бесконечная боль.
Скованный цепями, напитанными рунами оков, Файрен провёл, по его субъективным ощущениям, пару вечностей, будучи подопытным для исследований шоистрийских магов. Как он понял из обрывков разговоров, его забрали в первую очередь именно для этих экспериментов, а не для того, чтобы считать не слишком ценную информацию о Кридене. Его кандидатура показалась чрезвычайно привлекательной, так как его сознание было признано особо прочным из-за того, что он однажды имел неосторожность подсоединиться к тьету и не пострадал от этого. Его случай был очень редким, если не уникальным, и ментальные маги решили, что юноша прекрасно подходит для испытаний разработанных ими заклинаний.
Они насылали на него видения, которые были куда реалистичнее его пророческих. На его глазах погибали в мучениях те, кто был ему близок и дорог, на его глазах разрывался и умирал Циас, и обломки его сгорали в беспощадном пламени. Он познал все глубины одиночества, отчаянья, неудачи и беспомощности, и разум отступал перед захлёстывающими, рвущими эмоциями. Он прожил одну за другой несколько жизней, он обретал несуществующую память о небывшем и затем терял рассыпающиеся на осколки придуманные достижения и ценности. Он испытывал всепоглощающий животный ужас перед тем, что видел, ему перехватывало дыхание от обрывов, с которых он срывался, чтобы лететь в бездну, он сражался с химерами, и они побеждали его, наполняли его и присваивали.