Солнце цвета стали
Шрифт:
В руки сотнику их, естественно, никто не дал.
– Ага, – путаясь и запинаясь, зачастил тот, – немедленно будет отправлен гонец во дворец, дабы известить… сообщить… донести весть… эээ…
Тут язык усача, привыкшего собирать пошлины и следить за воротами, а вовсе не общаться с посланниками иных государей, окончательно отказался повиноваться. Лицо сотника покраснело.
– Вы правильно решили! – пришел ему на помощь Мануил. – Сообщи, что мы остановимся в караван-сарае у Толстого Мухаммеда.
– Да, мой господин. – Сотник подобострастно
– Это еще в каком сарае мы остановимся? – пробурчал Нерейд. – Что, больше негде, что ли?
– Караван-сараями здесь называют постоялые дворы… – прыснул Лычко.
Повинуясь приказам сотника, стражники заработали древками копий и лужеными глотками. Крестьян, купцов и нескольких недовольных этим верблюдов оттеснили в сторону, освобождая проход для посольства. Мануил, величественный, точно сам император, въехал в ворота первым.
Внутри было так же людно, пыльно и грязно. Улицы заполнял народ, шустрый и горластый. Шныряли нищие, наряженные в такие невообразимые лохмотья, что казалось, будто эти тряпки держатся на телах их незадачливых владельцев только на честном слове. Все что-то покупали, продавали, обменивали или просто крали. Всадники плыли над целым морем из человеческих голов в тюбетейках, чалмах и тюрбанах разных видов и форм.
– За вещами смотрите! – распорядился Мануил. – А то тут и подковы с копыт коня украдут!
Предупреждение оказалось своевременным. Гудрёд, который пялился по сторонам, очень вовремя опустил взгляд, и дошлый паренек, уже пристроившийся снять с седельного крюка щит, получил пинок в грудь и с обиженным воем исчез в толпе.
К счастью, столпотворение вскоре закончилось, караван выехал на чистую и широкую улицу. Дома тут стояли большие и добротные, не было видно нищих и бродячих собак.
– Вон и караван-сарай, – с заметным облегчением проговорил Мануил.
Его серый и невзрачный конь первым ступил в раскрытые ворота, ведущие на широкий двор. Выкрикнул что-то гортанно-радостное темный, почти черный слуга. Дверь с треском распахнулась, и навстречу путникам явился тот, кого наверняка звали Толстым Мухаммедом.
Из хозяина постоялого двора можно было вполне сотворить троих обычных людей. Он оказался настолько тучен, что все встреченные до сих пор в Багдаде толстяки выглядели рядом с ним изможденными доходягами.
– Вах! – всплеснул ручищами (каждая из которых была мощнее бычьей ляжки) Мухаммед. – Воистину сегодня прекрасный день. Аллах послал мне встречу со старым другом! Как идет торговля, Мануил-ака?
– Я более не купец, дружище, – ответил Мануил, слезая с седла. – Я теперь на императорской службе!
– Велик Аллах над нами! – Глаза хозяина постоялого двора выпучились, сделав его похожим на рака. Очень большого рака. – И кто же ты теперь?
– Посол! – улыбнулся Мануил. – Но это не важно, в твоем караван-сарае не постыдно остановиться и самой правительнице Константинополя. Разместишь нас?
Мухаммед быстро оглядел караван, мгновенно прикинул, сколько комнат, стойл, продуктов и лошадиного корма понадобится, затем вычислил выгоду и только после этого обидчиво замахал руками, чуть не зашибив стоявшую рядом лошадь.
– Вах, обижаешь! – сказал он. – Всем место найду! Сам на улицу выселюсь, жен, детей выгоню, но вас размещу! Всех баранов зарежу, только чтобы плов вкусный получился! Заходите, гости дорогие!
Щедро поливаемые потоком из слов, воины слезали с коней, а вокруг уже суетились расторопные слуги.
Где-то на заднем дворе жалобно заблеяли, предчувствуя собственную незавидную участь, овцы.
Проснулся Ивар от мелодичного, призывного крика, упавшего будто с небес. Сквозь узкие оконца с трудом протискивались золотистые солнечные лучи, утробу все еще тяжелил вчерашний плов, а горло горело – так остер он оказался. Запивать сытное и жирное блюдо пришлось сладким напитком, именуемым шербет. Вино и пиво в этих местах, как объяснил Мануил, были запрещены. Даже для чужеземцев.
– Что они так орут? – сонно пробормотал Нерейд, заворочавшийся на соседней лавке. Поместили охранников в большой комнате второго этажа. На стенах тут висели цветастые ковры, источающие неистребимый запах пыли. – Поспать не дают честным людям…
– Это ты-то честный? – хмыкнул Бузислав и мощно зевнул. – Это муэдзин поет, созывает мусульман на утреннюю молитву.
– Хорошо, что я не мусульманин!.. – Нерейд перевернулся на другой бок. – Наши боги дают спать спокойно!
Но вскоре стало ясно, что никакие асы выспаться не помогут. Вскоре, приветствуя восход солнца, запел второй муэдзин, за ним третий. Стонущие, мелодичные звуки неслись со всех сторон.
– Разрази меня Веор, сколько же их тут? – натягивая на голову одеяло, пробурчал Гудрёд.
– Много, – ответил Бузислав, который, судя по разговорчивости, спать уже не хотел. – У меня был приятель, который служил в гвардии здешнего халифа. Так он говорил, что в Багдаде больше тысячи мечетей и все время строят новые. Гарун аль-Рашид почитает Аллаха!
Заснуть больше так и не удалось. После того как муэдзины замолкли, внизу, на первом этаже караван-сарая, началась суета. Богатые купцы, в основном и населявшие это почтенное заведение, торопились начать день. Слышался топот, возбужденные голоса и позвякивание посуды.
Потом сквозь этот негромкий, но назойливый шум прорезался цокот копыт – кто-то въехал во двор.
– Как бы это не по нашу душу… – Бузислав зевнул и уселся на лавке, отбросив в сторону одеяло.
Он оказался чуть ли не провидцем. В коридоре раздались гулкие шаги, затем дверь с грохотом отворилась, явив лик одного из двух русичей, оставленных в утренней страже.
– Воевода, просыпайся! – трагическим шепотом возвестил он. – Там прискакал гонец от халифа…
– Сейчас буду! – Бузислав уже стоял на ногах.