Солнце любви
Шрифт:
– Удивительно, что я почти ничего не знаю о тебе, что ты любишь, что тебе противно.
Она отвечала каким-то своим мыслям:
– Знаешь, я ее отлично помню.
А он отвечал своим:
– Продажная девочка, ты конечно, права, но в определенном смысле отнюдь не дешевка, и аккуратно копит на свой мещанский домик на лазурном берегу.
Лана не слушала (оба вели параллельные диалоги, как в драме абсурда):
– Она стояла во дворе под липой, словно Ева под яблоней, когда сняла бейсболку и льняные волосы заструились по плечам,
Петр наконец вник и сосредоточился.
– Ты видела Маргариту?
– Да, Маргарита. даже имя такое «говорящее». Мы были приглашены к Евгению Алексеевичу, но я наврала: голова болит. Не хотелось, неприятно было видеть вас обоих вместе, ведь я, что называется, уныло порядочная женщина.
– Нормальная, от пикантной ситуации в экстаз не приходишь.
– А ты был такой серьезный ученый юноша. В общем, муж ушел и я сразу позвонила тебе.
– Да, да: в девять на Тверском бульваре.
– И села у окна ждать девяти. Появилась молоденькая девушка, ну прямо амазонка в смелом таком наряде, в немыслимых шортах, и ты бросился к ней.
– К невесте брата. Я приглашал ее за стол, но она тоже не захотела. Мы поднялись к нам, шапочку она надела, а потом опять сняла.
– Ну и что?
– Все помнят эту бейсболку.
– Естественно. тем более девять лет назад эти американские штучки являлись престижной редкостью. Вот теперь. были бы деньги. — Лана прикоснулась обеими руками к полям своей шляпы, бросавшим кружевную женственную тень на пол-лица. — Нравится?
– Потрясающе.
– Французская. А тогда, увидев это юное чудо-юдо, я почувствовала, что просто смешна.
– Ты? Как можно сравнивать пошлейшую девку.
– Мужчина все может. впрочем, как и женщина. Ну, я задумалась о своей судьбе, как вдруг — звонок в дверь. Обманутый муж. Нет, его не обманешь! Сходу: «Петр — твой любовник?» Я оцепенела и молчу. А он: «Так что у тебя с этим бездарным философом?» «Бездарный» — самый сильный эпитет в устах ученого. Мне стало так смешно. — Лана пожала плечами. — Дамская истерика. Я захохотала, а он влепил мне пощечину. две или три. И тут в наступившей тишине мы услышали рыдания.
– Откуда?
– Из-за двери. ведь так и стояли в прихожей. И этот отчаянный плач так удивительно соответствовал атмосфере, что мы прямо замерли. Потом послышались поспешные шаги — вниз, а после долгой паузы — вверх.
– Спустился и поднялся один и тот же человек?
– По-моему, да. Я прислушивалась. бессмысленно, бесцельно, оттягивая объяснение. Потом сказала такую тривиальность, слов не нашли: «Петр — мой любовник». До сих пор стыдно его взгляда. Подумала: «Сейчас убьет!» Пауза длилась, длилась — и крик Подземельного в подъезде: «Убийство у Острогорских!»
Петр слушал жадно, сопереживая. Потом заговорил медленно, суммируя впечатления:
– Твои сведения чрезвычайно ценны, Лана. Только почему ты мне не рассказала об этом раньше?
– Я постаралась ту сцену, те постыдные для меня подробности забыть. Годы не вспоминала. И позавчера еще не отдавала себе ясного отчета в той мере опасности, которая тебе угрожает.
– А в результате сегодняшнего разговора со своим бывшим вдруг вспомнила и отдала отчет?
Лана сказала тревожно:
– Ты мне как будто не веришь.
– Что он наговорил тебе?
– Что ты уже не в первый раз увлекся, скажем мягко, женщиной определенного типа.
– А в муженьке твоем бушуют страсти.
– Не называй его.
– Нет, какая картинка! Сексуальный маньяк, испытывающий неодолимую тягу к мертвым проституткам: одной я раздробил череп, убрал свидетелей, теперь охочусь за второй. Сутенер беспокоится.
– А в тебе тоже бушуют.
– Ладно, ладно. Хозяин заведения беспокоится.
– Все это отдает клиникой. Я не хочу верить.
– Тебе пора в свою местную Швейцарию.
Она взглянула на наручные часики и поднялась — прелестная, по- европейски элегантная женщина, единственный человек, которому он мог доверять.
– Петр, неужели мы опять вот так разбежимся?
Он прижал ее руки к лицу своему, к горячим щекам.
– Через три дня: или навсегда разойдемся, или навсегда встретимся.
– Через три дня?
– Такой срок мне отпущен — доказать, что я не убийца.
28
«Отчаянный плач». «Поспешные шаги». Ангелевичи (мысленно он вдруг объединил их) не сочиняют: показания Ольги. Она вышла от Подземельного и отправилась встречать «скорую». «Я плакала, просто рыдала». И дальше: «Я была уже на выходе, а наверху раздался шум, шаги.»
Да, да, все так! И самое интересное: после долгой паузы они раздались вновь — шаги, уже восходящие. Он зачем-то спустился и поднялся. и скрылся, надо думать, в своей квартире, Кто — он? Сумасшедший аналитик не имел возможности, у него опять-таки твердое алиби — трижды твердое! — объяснение с женой. Остается Игорек, у которого якобы была Тоня — когда она пришла, как вошла, был ли у нее ключ? «Я не удосужился прояснить самый кульминационный момент — момент убийства! Я вспугнул его. без паники, может быть, еще не поздно».
Итак, друг Павла. «И полковник!» — сказал Петр Романович вслух, и удивился, и отмахнулся от абсурдной идеи — «Деда-то не приплетай!» — и вспомнил слова внука: «А его кто страховал?.. Ему было пятьдесят шесть, в полном соку.» Но зачем?.. Да, надо подойти с другого конца: зачем убийце — если это был убийца — шастать в подъезде, рискуя напороться на свидетелей? Первое, что приходит в голову: спрятать, боясь обыска (в подъезде, во дворе), орудие убийства. «Да может, я напрасно драматизирую ерундовый эпизод: кому-то из верхних соседей приспичило выйти с мусорным ведром или за почтой. Э, нет! Все жильцы с четвертого этажа — участники событий и были допрошены!»