Солнце мира богов. Том первый
Шрифт:
— Как пожелаешь, — даже без дополнительного прилагательного-обращения.
А я решила поговорить с ним об этом приватно. Как-нибудь… потом. Когда вернусь из клана с полной жопой пиздюлей от их Альфы и буду жаловаться, что меня там по какой-то причине не любят, суки мужского пола.
— Рэй, милый, ты же не просто так прибежал? — перевела тему на более приятную, — Гримми в порядке?
Он хмыкнул и допил мой чай.
— Ах если бы! — едва не заламывая руки, а после выдерживая драматичную паузу, — она умирает!
Я закатила глаза.
— От отсутствия кучи денег ещё никто не умирал, —
Он закинул сразу несколько печений в рот, набив щеки, щелкнул в воздухе пальцами, призывая слугу и указывая на мою пустую чашечку, а после пробубнил:
— Мы не успели, — хмык, — он оказался проворным и по крысиному тихим, чтоб его следующая любовница оказалась страшнее поза-позапрошлой. Помнишь, да? У неё изо рта пахло ещё.
Я хрюкнула в кулак.
— Откуда мне знать, — отняла у него едва принесенный чай, — это ты лез к ней целоваться, а не я.
Он пожал плечами.
— Впервые за всю историю твоей жизни, кстати, — добавил и не сдержался, — хорошо, что опять ешь. Хакгард — уебан.
Несогласных с его мнением среди нас не было.
— Гримми тоже на сносях, — не удивил меня Рэй.
— Пятый? — это я про ребенка.
Парень мотнул головой.
— Ты пропустила одного, — тоном «хорошо, что я тут не причём» сообщил он, — она уже планирует отдать его папаше, потому что наш снова выдает её замуж, — он хмыкнул, — в этот раз, кстати, даже двоих от одного родила, представляешь? И как он умудрялся ей вставлять и отбиваться от её попыток его умертвить, интересно. Вроде не архимаг, — взгляд на меня, — сжигать пришлось опять мне, — усмешка, — хорошо, что она не может заставить меня рожать за неё. М! А ей уже и дела до этого нет — она в какой… поза-позапрошлый раз хлебнула, встала и ушла в комнату. Минут десять и портал. А потом опять к нам вернулась.
Я скривилась. Ой, как я не любила такие её действия. Вот только заставить ненавидящую брак Гриммиверу оставаться в нём было невозможно. А противиться воле отца она не могла, потому избавлялась от мужей всеми возможными способами. Ни хрена не забавным фактом было то, что каждый её жених прямо-таки жаждал наследника, поэтому она рожала. А после… кирдык и всё — разводиться с ней по какой-то немыслимой причине никто не хотел. Кроме одного адекватного из этих пятерых. Воспитывает сейчас сына. Счастлив, доволен, жив.
— Почему-то я подозревал, что ты найдёшь себе кого поадекватнее, чтобы рожать, сеструшка, — Рей хлебнул чая, обжёг язык и высунул его наружу в попытке остудить, — у Хакгарда жопа не порвалась от злости, когда он провожал тебя?
Пальцы остановились где-то напротив пупка, на губах очертилась несдержанная усмешка.
— Насколько мне известно — только треснула, — я отняла чай обратно, засыпала туда уже четыре ложки сахара и наконец насладилась сладостью жизни.
— Да ладно, сестрында, — он целенаправленно не называл моего имени, пусть смысла в этом уже и не было, — я могу отследить дату зачатия по активации взрывов всех известных, но не упоминаемых задниц Танатоса. Ты в курсе, что я помогал Варгу-младшему тебя искать? — он залился смехом, — все подворотни столицы облазили! — он подмигнул, — я специально подбирал такие, в которые ты бы даже нос не сунула.
— Таких не существует, — пожала плечами, глубоко в душе ощущая яркое солнышко отмщения, — я так счастлива, что ты пришёл! — поняла, что он и дальше будет заговаривать мне зубы, чтобы раздобрить, — жаль только, что совсем без толку! — подалась ближе к его лицу, — у меня совершеннейше нет денег! Ни золотого!
Я даже похлопала себя по карманам для достоверности. Докерэй же получал очередную порцию косоглазия, когда подергивал глазами в сторону Витюсика с понятным для всех намёком, а я всё продолжала:
— Я теперь своего рода иждивенка! — важно покивала, не «видя» его поматывания головой в адрес моего опять спящего мужа, — только представь: полностью завишу… постой, а где же твоя жена? Что-то не видно ни её, ни её денег! Ты же говорил, что тоже планируешь становиться нахлебником?!
Он закатил глаза.
— Мы развелись, — сжатые губы.
Я прыснула.
— Уже?
Он хмыкнул с кривоватой охальной улыбкой.
— Видишь ли… Элла, — вспомнил он, — она тоже думала, что будет нахлебницей, — он положил в рот ещё одно печенье, — её отец был против двух дармоедов, взамен одного. Не всем же везёт как тебе, — на этот раз он указал на Викторчика пальцем, одними губами проговорив что-то вроде: «Еб твою Эллиновую мать, скажи ему, что мне надо по-братски дать денег!», — и не у всех есть возможность жить… поедая печеньки!
Он даже поднялся, чтобы засунуть в мой хохочущий рот кусок выпечки, и плюхнулся обратно. Жевала я демонстративно долго. Мучительно долго и молчаливо.
— Ладно, — я прочистила горло и повернула голову к мужу, — Виктор, любимый…
— Нет.
Я взглянула на брата и пожала плечами, не переставая лыбиться. Выражение лица Рея стало обиженным:
— Почему? — по-брахмановски наглое, — хоче… те я вас буду ласково братиком называть? М? По-родственному. Ещё я умею любовные стишки писать! Хотите про вас напишу? — счастья в его глазах было даже больше, чем в викторывых — пассивной агрессии.
— Это все предложения? — безразлично спросил Витюсикчик.
— Как ты красиво обозвал свои порнографические инсинуации, — хрюкнула я, — я тоже своего рода поэт, знаешь ли! — деловито скрестила на груди руки, — огурец — в попец, отец — пиздец.
Рей возмутился:
— Там по-другому было! — всплеснул руками и бровями, — ничего ты не понимаешь в творчестве, сеструха-потас… бормотуха!
На мой заливистый смех начали оборачиваться аристократы.
— Вам пора, лорд Брахман, — не разделял моего веселья Виктор, — Мелентий, проводи… гостя за второй барьер.
Я решила быть вежливой и помахала ему пальчиками, после чего даже воздушный поцелуй послала.
— Я по нему скучала, — болтнула ногой под столом и притянула к себе чашечку, — если твоё мнение о нём возможно спасти, то сообщу, что весь род Брахман желает искренне обобрать тебя до нитки, в то время как он — только наполовину.
Уголок его губ дёрнулся в усмешке.
— Вторая половина по его проекту должна принадлежать тебе, расчётливая? — поворот головы к моему лицу, потерянному в чае.