Солнце в день морозный (Кустодиев)
Шрифт:
Колонны из мрамора, хрустальные люстры, кресла красного бархата, золотые эполеты, голубые андреевские ленты, красные — Александра Невского, белая бумага на красном бархате, мраморные серые чернильницы, шитые золотом так называемые «большие» мундиры, которые надевались лишь в особо торжественных случаях.
Репин стоял, дергая бородку.
Запомнится ли кто с первого раза? Как разобраться в этом множестве орденов и регалий? Внешняя безликость, чиновность, печать государственной машины, бездушие — как пробиться сквозь все это? Как решить композицию? С чего начать?
Репин спустился в зал. Вот он в своем черном костюме осторожно передвигается среди красного бархата. Его маленькая фигура в черном фраке странно выделяется среди «больших» мундиров; сановники недоуменно взглядывают, шепчутся: "Кто это?" И, услышав ответ: «Репин», — оживляются.
Куликов и Кустодиев сидят подавленные, озадаченные. Сегодня им нужно наметить расположение фигур, выделить нескольких, начать прорисовку хотя бы двух-трех. Работа над общей композицией будет позднее, тут, конечно, слово Репину.
Государственный секретарь Плеве, держа в руках белый лист, читает:
— Государственный Совет, созданный великим государем Александром I, имеет славную историю. Его деятельность направлена на благо государства Российского, на процветание народов Российской империи…
Плеве — многолетний руководитель тайной поли ции, в руках его судьба каждого, кто попадает под подозрение. А вот сидит Победоносцев, бессменный обер-прокурор синода, уже много лет его "совиные крыла" простерты над Россией. Здесь же граф Бобрин-ский — прямой потомок Екатерины. Рядом М. С. Волконский, внук сосланного декабриста. Дед сослан в Сибирь за выступление против императора, а внук имеет высочайший придворный сан.
Коловращение судеб!.. "Главные люди" самодержавной России, аристократы — с одной стороны, и молодые художники, ученики Репина, можно сказать, плебеи, — с другой. Те, «главные», даже не замечают сейчас этих «плебеев», но не случится ли так, что пройдет время, забвение окутает имена, и только благодаря полотну, созданному Репиным и его учениками, люди узнают облик когда-то стоявших у власти.
— Да, дела… — протянул Кустодиев, подумав обо всем этом; и вдруг пропал трепет перед высокими натурщиками, смелее заработало воображение, и появились первые линии на бумаге.
После того как закончилось заседание, Репин встретился с консультантами Бобринским и Любимовым.
— Необходимо, чтобы члены Совета приходили и позировали на тех же местах, в тех же костюмах… — сказал он.
— Это невозможно, Илья Ефимович, — ответил граф Бобринский. «Большие» мундиры надеваются лишь по торжественным дням. В обычные же дни малые мундиры.
Репин продолжал фельдмаршальским тоном:
— Далее. Мне необходимо как-то разобраться в этом обилии орденов, наград, лент. Надо составить список отличий. Вы поможете мне охарактеризовать каждого. К писанию картины мы приступим не скоро. Сейчас, пока члены Совета в Петербурге, будем делать отдельные портреты.
— Хорошо, господин Репин, — живо отвечал Любимов. — Вы можете присутствовать на заседаниях Совета. И конечно, по согласованию господа будут приходить позировать. В конце концов мы познакомим вас с каждым из присутствующих.
Куликов и Кустодиев, привыкшие видеть своего учителя добродушным, снисходительным, не узнавали его в эти дни. Обычно в академических классах он ходил, поглядывал через плечо ученика, помалкивал и лишь иногда замечал что-нибудь вроде: "Сами, сами, ну, думайте", "Не слушайте никого, голубок, и с Поленова не списывайте". Не любил нравоучений, приказаний. А в эти дни Репин был, пожалуй, крут и говорил тоном классного наставника.
Когда проявили негатив и напечатали большую фотографию, Репин радовался как ребенок: снимок получился хороший. А потом приуныл.
— Видите, что получается, — говорил он, — на переднем плане лица крупные, а на заднем мелкие. Царь еле виден. Уже на втором плане никого узнать невозможно. Придется поломать голову над перспективой…
Репин то ходил гоголем, то с тоской осматривал круглый зал, мучительно морща лоб.
На каждого члена Совета он завел графу для записей и стал заносить туда характерные описания. О тех, кто ни разу не выступал, — «немые». О Победоносцеве, который ходил в редких для того времени круглых очках: "Так совсем сова, удлинить очки". О графе Игнатьеве: "Гастроном, глаза хитрые, умные". Про сидевшего рядом с Игнатьевым: "Сперва баки — потом лицо".
…Однажды жители Васильевского острова стали свидетелями того, как громадный автомобиль — это одно уже останавливало зевак — вез трех пассажиров, которые поддерживали нечто плоское, длинное, закрытое листами бумаги. У Мариинского дворца автомобиль издал звук, похожий на выстрел. И ко дворцу понесли огромный холст. Его установили в комнате за портьерой, по соседству с залом заседаний Государственного Совета.
Репин был в тот день затаенно весел. Когда установили холст, он встал на складную скамеечку и сказал:
— Мы будем делать все по-другому. Теперь мне ясно. Надо смотреть на Залу с нескольких точек. Это даст нам возможность увеличить лица заднего плана.
С губ Кустодиева готов был сорваться вопрос: "Как же так, Илья Ефимович? Мы столько работали, вычерчивая перспективу, и все зря?"
Все чувствовали, сколь значителен этот момент. Обычно словоохотливый, Репин на этот раз ни о чем не говорил. Величественно, как на параде, широким движением он поднял руку и поставил углем точку, под ней кружок.
— Это исток картины. Отсюда она пойдет по всем направлениям. Кружок место государя, — сказал Репин.
Он наметил горизонтальные линии и несколько вертикальных, похожих на меридианы. Показал место стола — круглого огромного стола, вокруг которого должны были концентрироваться фигуры.
Кустодиев писал в те дни:
"Время провожу довольно однообразно. С 10 часов иду в Совет, и до 4-х там работаем". И дальше: "Самая картина только началась, и начинается интерес к ней, и работаем мы с удовольствием".